– Нежинцы? – удивляется он. – А что вы здесь делаете, ваши позиции далеко отсюда?

– Простите, с кем имею честь? – напоминает о себе Маннергейм.

– Виноват, не представился: командир сотни второго Читинского казачьего полка есаул Скоропадский, – козыряет есаул, поднеся руку к лохматой шапке.

– Забайкальцы, значит, – улыбается тролль.

– Так точно! – с гордостью за своих отвечает тот.

Я задумчиво смотрю на будущего гетмана Украины в той, привычной для меня истории. Когда-то довелось читать отрывки из его мемуаров и воспоминания о нем.

Мужик, несомненно, геройский, который ярко проявит себя в Первой мировой, но потом, после февральской революции, начнутся заигрывания с национальными воинскими формированиями, причем на самом высоком уровне (дать бы по башке отдельным деятелям того периода… Кстати, авось и получится, они того заслужили!). В итоге заканчивается это тем, что русский офицер Скоропадский выполняет приказ начальства и украинизирует вверенный ему корпус русской же армии.

Дальше Октябрь, бои с большевиками, междусобойные терки в правительстве УНР, должность «гетмана всея Украины», свержение с поста Петлюрой, бегство вместе с немецкими войсками в Германию, в которой Скоропадский и погибает в 1945 году, получив смертельное ранение во время бомбардировки англо-американской авиацией, так любившей ровнять с землей города с мирными жителями.

И да, к чести Скоропадского, сотрудничать с нацистами он не стал, в отличие, скажем, от другого известного казачьего атамана – Краснова.

Но пока все это в будущем, причем я даже не уверен, что в этом мире все произойдет именно так – при внешней схожести, хватает и отличий от привычного мне хода истории.

– Вы все-таки не ответили мне – что делаете тут? – спрашивает Скоропадский.

Само собой, на японцев мы ни капли не похожи, но воинскую осторожность еще никто не отменял.

– Находились в рейде по японским тылам, – отделываюсь общими фразами я. – И да, господин есаул, может, сопроводите нас до ваших позиций и поможете связаться с нашим начальством: японцы могут очухаться и получить подкрепление? Боюсь, что от нас в этом случае толку будет мало: мы извели практически все патроны.

Скоропадский спохватывается.

– Вы правы, штабс-ротмистр… Двигайтесь за нами, мы будем вас охранять.

И тут метрах в двадцати от нас с грохотом разорвался артиллерийский снаряд.

– Японцы, – поморщился будущий гетман. – Следует ускориться, пока их батарея не взяла нас в вилку.

И тут же позади и спереди разорвались еще снаряды.

– Быстрее! Пока япошки лупят в белый свет как в копеечку, но сами знаете – они могут пристреляться.

Былую усталость сняло как рукой, мы бежим под грохот канонады. Судя по свисту над головой – в бой включилась и наша арта.

Артиллеристы насыпают друг дружке от всей души.

Мы уже успели заскочить в окопы, но земля под градом снарядов, выпущенных с обеих сторон, содрогается еще минут пятнадцать, и лишь когда все успокоилось, нас с Маннергеймом отводят в штаб полка, расположенный в неглубоком тылу в китайской деревушке. Оставляю бойцов под присмотром Бубнова.

Скоропадский заверяет, что солдаты будут накормлены. Нам же предстоит скромный ужин в гостях у командира 2-го Читинского казачьего полка – полковника Закржевского.

Фамилия смахивает на польскую, меня слегка коробит – после недавней истории с Вержбицким чувствую сильное недоверие к панам на русской службе. Жди подвоха в любую секунду…

Когда вижу перед собой немолодого статного усача с полковничьими погонами, держусь настороженно, хотя быстро выясняется: Леонтий Антонович Закржевский – мировой дядька и вдобавок хороший знакомый Маннергейма, они не раз пересекались по гвардейским делам в Петербурге.

Лед недоверия тает, тем более под ужин и выставленную полковником бутылку «беленькой».

Мне хватает пары стопок, чтобы ощутить хмель в голове, по телу растекается волна приятной слабости, нервное напряжение рассасывается само собой, но за языком все равно слежу строго, поэтому в деталях и красках подвиги не расписываю, отделываюсь общими словами. Так, мол, и так, выполняли приказ, на рожон не лезли, японцев пощипали, но больше для профилактики.

Полковник предлагает заночевать у него, Маннергейм соглашается – им есть еще что вспомнить, а я деликатно отказываюсь: надо быть со своими бойцами даже в редкие минуты отдыха. Они это ценят.

Пехотная часть поделилась с нами парочкой блиндажей, там тесно и люди набились, как сельди в банку, но лучше уж так, чем во время недавнего марш-броска по горам.

Бубнов докладывает, что все в порядке, люди накормлены.

Удовлетворенно киваю и разрешаю «отбиться». Каким может быть завтрашний денек – знает только Господь Бог.

В любом случае надо хорошо выспаться.

С утра до нас нет никакого дела, мы для всех пока что не пришей ни к чему рукав – свалившаяся на чужую голову воинская часть. Хорошо хоть ставят на довольствие, и казачьи артельщики делятся с нами непритязательным завтраком: почти пустой кашей и китайским чаем.

Лукашины, у которых есть приятели, наверное, в каждой казачьей сотне, приносят неудовлетворительные известия: с едой у читинцев откровенно плохо, как и практически во всей воюющей армии. Как всегда, причин тут масса: от откровенного воровства и казнокрадства до раздолбайства высших военных чинов.

К примеру, читинцам густо отсыпали пресловутых американских консервов – «бифов» в жестяных банках с головой черного быка на красной этикетке. Вот только есть эту просроченную дрянь, на которой нехило наварились штатовские бизнесмены, – смертельно опасно. Случаев отравления – до хрена и больше.

Я мысленно желаю гадам, за немалую денежку поставившим русской армии данный «ленд-лиз», всю жизнь питаться исключительно этими консервами. Уверен, долго они не протянут.

На обед нас ждет жиденькая похлебка и все те же сухари, хорошо хоть не червивые. Зубы ими сломать – легче легкого.

Опять матерю интендантов, прямо-таки жажду увидеть, как они сидят с нами в одних окопах, а потом бросаются в штыковую атаку на позиции врага.

Мечты, мечты…

Нет ничего хуже неприкаянного солдата, поэтому занимаю бойцов строительством новых блиндажей для нас. Пока здешнее начальство свяжется с нашим, пока все обговорят – жить как-то надо и совсем не обязательно в тесноте.

С инструментом и кое-какими материалами помогает пехота, они прекрасно понимают, к кому потом по «наследству» перейдет эта «жилплощадь».

Сам же, раздав цэу, привожу себя в порядок: в первую очередь сбриваю давнюю щетину и только теперь могу с удовлетворением глядеть на свое отражение в зеркале. Да, не красавец – врать не стану, но внешний вид морды лица теперь приведен в полное соответствие уставу.

Договариваюсь с пехотой насчет их цирюльников – пусть примут моих бойцов в свободное время.

В идеале еще бы баньку организовать, но «сладкое» на потом,