Вот что значит настоящий офицер, будет горой стоять за подчиненного. Не зря его любят солдаты.

Позитив на этом исчерпывается. В доме, отданном под штаб полка, нас встречает раздраженный донельзя Али Кули Мирза. Смотрю на него с удивлением. Прежде мне никогда не доводилось видеть его настолько злым.

Начинаю доклад, но подполковник обрывает меня на первых же словах.

– Господин штабс-ротмистр! Оставьте описание ваших подвигов для журналистов. Лучше потрудитесь объяснить, что у вас произошло с адъютантом комбрига!

Опять двадцать пять! И этот туда же! И самое главное – всем абсолютно плевать на наш рейд по тылам, про то, что мы с минимальными потерями вынесли туеву хучу неприятеля. К тому же по глазам подполковника вижу, что он просто не верит моим словам.

Ну да… Больше всего врут на войне и на рыбалке. Учитывая, сколько японцев мы намолотили, понятен его скепсис. Не каждая бригада столько народа накрошила, а тут полусотня бойцов где-то в неприятельском тылу… Эх, надо было «урезать осетра», как чувствовал – не поверят!

Точно так же не верят или не хотят верить в предательство Вержбицкого. Словно бьюсь в глухую стену и отлетаю от нее, как мячик. При этом подполковник абсолютно вменяемый офицер, но вот надо же…

– Значит так, штабс-ротмистр! Вы не оставили мне выбора, – приступает к объявлению вердикта Али Кули Мирза. – Большинство офицеров в полку наслышаны о ваших неприязненных отношениях со штабс-капитаном Вержбицким. Более того, у вас уже был один прилюдный конфликт, который закончился вашим арестом. Но вы зашли слишком далеко!

Лицо подполковника багровеет, глаза наливаются кровью.

– Многие в полку и в бригаде справедливо полагают, что вы воспользовались подходящим моментом и свели счета с господином Вержбицким. Я не имею права глядеть на это сквозь пальцы. У вас есть выбор, штабс-ротмистр.

– И какой? – невесело интересуюсь я.

– Либо вы пишете рапорт о переводе в другой полк, и я его незамедлительно удовлетворяю…

– Либо?

– Суд общества офицеров полка!

Чувствую, как закипаю и как сжимаются кулаки. Усилием воли беру себя в руки.

– Рапорта о переводе не будет, господин подполковник.

У Али Кули Мирзы трясется подбородок. Он в крайней степени гнева, помноженной на южный темперамент. И все-таки долг офицера берет верх над эмоциями.

– Ваше право, Гордеев. У вас был выбор, вы его сделали… Ваш поступок станет предметом для разбирательства в суде общества офицеров полка. Суд состоится завтра, а до него вы, штабс-ротмистр, находитесь под домашним арестом, – заканчивает он, одаривая меня неприязненным взором.

Понимаю, что спорить бесполезно, и обреченно вздыхаю.

Шамхалов пытается замолвить за меня словечко, но я даю ему знак – не надо. Будет только хуже. Подполковник и без того на взводе и, если начнем спорить, наломает столько дров – не вывезешь. А я еще надеюсь послужить в пятьдесят втором Нежинском и принести стране пользу.

Скоропадскому крайне неудобно выслушивать разнос, пусть и в чужой адрес. Он переминается с ноги на ногу. Обычно комполка старается не выносить сор из избы, но тут, видать, дело зашло совсем далеко, раз мне вставили в присутствии офицера из чужой части.

Вытягиваюсь по стойке смирно.

– Слушаюсь, господин подполковник. Есть находиться под домашним арестом.

– Ступайте! И не вздумайте застрелиться до вынесения приговора!

Вот чего-чего, а стреляться у меня даже в мыслях не было. Не на такого напали…

Выходим из дома на улицу. И Шамхалову и Скоропадскому неловко. Оба что-то хотят сказать, но не находят подходящих слов.

Первым все-таки говорит будущий «гетьман».

– Мне кажется, ваше начальство несправедливо по отношению к вам, Николай Михалыч!

– Это армия, тут всякое возможно, – спокойно отвечаю я. – Вне зависимости от того, что решит суд офицеров, моя совесть чиста.

– Хотите – выступлю в вашу защиту? – предлагает Скоропадский. – Не знаю, что у вас было с этим пресловутым штабс-капитаном, но я видел, как вы деретесь с японцами. Уверен, ваши товарищи по полку совершают большую ошибку.

– Благодарю вас! – искренне отвечаю я. – Но это будет излишне. Как-нибудь самостоятельно отстою свою честь перед сослуживцами.

– Уверены?

– Уверен. Но все равно – большое спасибо! К тому же вам и вашим казакам пора отправляться назад, на фронт.

Он кивает.

– Да, сейчас там горячо. Каждая сабля на счету.

Окидываю его задумчивым взглядом. Ну ведь настоящий русский офицер: умный, храбрый, честный… Какого хрена тебя потом занесет в «самостийность»?! Понимаю, что сначала это был приказ, который ты выполнял с неохотой, но ведь прошло немного времени, ты стал на рельсы, и пошло-поехало…

И ради чего, спрашивается? Все равно ведь придется удрать с позором на чужбину…

Нет, все-таки история – штука коварная.

На утро следующего дня посыльный из штаба приносит записку, в которой мне велено быть к семи часам вечера в офицерском собрании полка. Форма одежды – повседневная.

Вот и закрутилось.

Ночью набросал что-то вроде черновика своей речи, понятно, что воспроизвести слово в слово или того хуже – прочесть на бумажке не получится, но хотя бы привел мысли в порядок и подобрал аргументы.

У солдат лица сочувствующие. Хоть я и не особо распространялся о том, что меня ждет, любая часть – своего рода семья, все всё знают.

– Вашбродь, – появляется передо мной Бубнов.

– Что тебе?

– Меня обчество послало передать вам, что мы как один на вашей стороне. Вы, ежли что – только скажите, а мы… – от волнения он проглатывает половину звуков, потом путается и не знает, что сказать.

Поддержка от своих бойцов многого стоит.

– Спасибо, братец! – от всей души обнимаю унтера. – Не переживайте, все будет в порядке. Вот увидишь!

– Да как не переживать-то! – в сердцах восклицает он. – Вы ж всегда за нас были! С нами в атаку завсегда ходили, в одном окопе сидели, из одной миски хлебали… Да если б не вы!..

У меня самого слезы наворачиваются на глаза, в горле тугой комок. Ради таких моментов и стоило жить.

Отвернув голову – а ну как увидят, что почти плачу, сажусь на коня. Говорю ординарцу, что сопровождать не нужно. Ехать недалече.

– Вы уж возвращайтесь быстрее, – просит Кузьма. – А мы за вас все вместе помолимся. Чтоб значит, благополучно прошло.

Офицерское собрание – звучит громко, на самом деле это более-менее приведенная в порядок солдатами китайская изба. Судя по коновязи – сегодня тут будет аншлаг, вижу не один десяток лошадей. Собираются почти все офицеры полка, кроме дежурных.

Буфета нет, рюмочку для успокоения не опрокинешь – да и не нужна мне эта рюмочка. Лучше на трезвую голову.

Чувствую себя прокаженным – никто из