По той же причине он не стал отвечать Эльзе — кто его знает, как обращался к ней Петер. Эльза спрашивала, не ранен ли он, не контужен ли, а также сообщала о Марте и ее успехах. О себе почти ничего не писала, лишь мельком упомянула, что у нее все в порядке. К письму был приложен небольшой рисунок, сделанный детской рукой — Марта постаралась. Кривоватый домик под лучистым солнцем, яблони в саду и мужчина в военной форме возле него. Очевидно, это он сам, Петер Штауф…

Обычные детские каракули, но они напомнили Максу о Марине и Машке. И опять он затосковал. Весь день ходил, как в воду опущенный, что заметили все. Курт Загель посоветовал послать домой фото в доказательство того, что с ним все хорошо, Макс воспользовался этим советом. За две марки сделал снимок у полкового фотографа и выслал Эльзе.

Чтобы не вызвать подозрений, адрес написал крупными печатными буквами, а на самой карточке красивым готическим шрифтом (учили в школе) тщательно вывел: «С любовью, твой Петер». Точно не ошибешься…

Вот только как бы послать весточку, хотя бы самую короткую, своей собственной жене, Маринке? Эта проблема оставалась неразрешимой.

«Хорошо, что не на меня прут, — подумал Макс, глядя на танки, — а то опять пришлось бы зарываться в землю по самые уши». И молить судьбу, чтобы его не засыпало, как в прошлый раз.

Такое с ним уже случалось: три дня назад одна «тридцатьчетверка» прорвалась на его позицию, но, вместо того чтобы быстро проскочить через траншею и рвануть дальше, вдруг развернулась и стала его утюжить. Макс едва успел рухнуть на дно и забиться в какую-то щель, его завалило тяжелыми пластами земли. К счастью, вовремя подоспели свои солдаты, откопали, помогли вылезти. Однако ощущение осталось крайне неприятное. Как будто заживо похоронили…

«Свои», — усмехнулся Макс… Немцы, в смысле. Которые, по идее, должны быть врагами. Он же русский, даже советский… Но за три недели, что он пробыл в окопах, многое в его сознании переменилось. Он уже не воспринимал немцев как врагов. Более того, многие стали ему почти друзьями — боевыми товарищами, камераденами. И спали, и ели они вместе, вместе отбивали атаки противника. А они, кстати, с каждым днем становились все упорнее и продолжительнее.

Вот как сейчас, например. Пять русских танков и не менее батальона пехоты, по самым скромным прикидкам, и все — на одну роту. Обер-лейтенант Отто Нейман находился позади его взвода, на своем КП, и руководил минометным огнем. Вся надежда оставалась на артиллерию и панцеры, спрятавшиеся за холмом.

Полковые 75-миллиметровые пушки, стоявшие за окопами, конечно, могли остановить русские танки, но лучше все-таки T-III и T-IV. Хотя «тридцатьчетверки» часто выигрывали в дуэли с ними — благодаря своей броне и скорости. А полковые орудия они уничтожали с ходу…

Так было и на этот раз. Танки успели довольно близко подойти к немецким позициям и даже поразили одно из орудий. Макс увидел в бинокль, как засуетилась артиллерийская прислуга, пытаясь поставить на колеса перевернутую пушку. Это удавалось с большим трудом — мешал сильный огонь «тридцатьчетверок». По ним вплотную били из танков…

Оставшаяся пушка вела судорожный огонь, посылала один снаряд за другим, но существенного вреда русским машинам не наносила. «Да, дела неважные, — подумал Макс, — еще пять минут, и от нашей доблестной артиллерии ничего не останется. А потом примутся за них». В роте было всего два орудия, и этого оказалось крайне мало. А «колотушки» против «тридцатьчетверок» вообще были малоэффективны.

Русские танки с ходу проскочили траншеи и подошли вплотную к артиллеристам. «Ну вот и все, — решил Макс, — сейчас раздавят гусеницами, сотрут их в мелкую пыль. А тех, кто не успеет убежать, расстреляют из пулеметов». К счастью (хотя какое оно счастье, если разобраться?), на пригорок быстро выкатил немецкий вездеход с 88-миллиметровой зениткой, «ахт-ахт». Орудия прозвали так за звук, издаваемый при стрельбе. Расчет с ходу отцепил пушку, развернул и навел на ближайший танк.

Эффект от стрельбы превзошел все ожидания: первым же выстрелом удалось перебить гусеницу машины. Та завертелась на месте, а затем резко сдала назад, попала в какую-то канаву и замерла. Экипаж успел покинуть ее за секунду до того, как в башню угодил второй снаряд. По броне побежали яркие змейки пламени, а затем изнутри повалил жирный, чадящий дым. Экипажу другой машины повезло меньше — попадание оказалось роковым. Раздался страшный взрыв, и башня отлетела в сторону. Вряд ли кто уцелел… Оставшиеся танки открыли по зенитке огонь. Та стояла практически на открытом месте и представляла собой отличную мишень.

Перестрелка оказалась недолгой — прямой выстрел угодил в цель. Зенитку и расчет сразу накрыло, во все стороны полетели обломки металла и куски человеческой плоти…

Макс с ужасом увидел, как в метре от него шлепнулась чья-то оторванная нога в солдатском сапоге. Земля тут же окрасилась кровью. Он невольно поежился и почувствовал во рту противный металлический вкус страха. Пересохло в горле, а язык прилип к небу. Как в каком-то ночном кошмаре… Но это была реальность, и от нее невозможно было никуда деться…

Зенитчики спасли роту от уничтожения: русские танки, потеряв две машины, отошли, за ними стала отступать и пехота. Настало время для немецкой контратаки. Макс вздохнул и стал ждать приказа «вперед». И попробуй его не выполнить…

Четыре панцера с крестами тяжело перевалились через немецкие окопы и начали ответное наступление. Прибежал с командного пункта обер-лейтенант Нейман, приказал — в атаку! Макс вздохнул, вытащил из кобуры «вальтер» и крикнул: «За мной!»

Первые сто метров он бежал пригнувшись, а потом распрямился — танки отогнали красноармейцев далеко назад, можно было не опасаться случайной пули. Но вот скоро опять вступит в бой русская артиллерия… Макс прибавил ходу: лучше не отрываться от своих танков, держаться прямо за ним. Все-таки прикрытие, так безопаснее…

Того же мнения придерживалось и большинство его солдат. Дружно бежали впереди лейтенанта, стараясь тоже не высовываться. Возглавлял атаку, как всегда, верный фельдфебель Загель. Макс подгонял своих подчиненных и смотрел, чтобы никто не отстал и не залег.

Бежать приходилось зигзагами — все поле было перепахано снарядами. От свежих воронок противно несло кислым, удушливым запахом, в старых стояли тухлые лужи. Там и сям валялись трупы, которые не успевали убрать, их тоже приходилось обегать. В крайнем случае — перепрыгивать. Некоторые тела раздулись от жары и воняли нестерпимо. Что поделаешь, обычный запах войны. Запах страха, крови, смерти и разложения. И еще гари — от подбитых танков…

Макс старался дышать через рот, но все равно его чуть не стошнило. Впереди завязался небольшой бой — его солдаты достигли передовой и вступили в схватку с противником. Громыхнули гранаты, защелкали пистолетные и винтовочные выстрелы. Отборный мат звучал вперемешку с немецкими ругательствами.

Макс сбавил ход — пусть разберутся сами, без него. Укрылся за разбитой «тридцатьчетверкой» и стал ждать, пока все кончится. Хватит с него личного участия в рукопашной…