…мне очень холодно. Ужасно. Должна признаться, что я не знаю, где нахожусь. Не буду никому об этом говорить. Подожду, может, кто-нибудь и…

…называю пуговицей. Она обожала эти слова и всегда произносила их нарочито смешно, брала в руки что-нибудь привычное и говорила: «Вот это я называю ложкой», потому что миссис Мак смотрела на нас снизу, когда мы стояли на табуретке для примерки, и говорила: «А вот сюда я пришью то, что я называю пуговицей». Мы покатывались со смеху, а мама страшно сердилась. «Не смейте хохотать над теми, кому в жизни повезло меньше, чем вам», – говорила она, поджав губы. Но Эсме обожала эти ее словечки, и я знала, что она жаждет их услышать каждый раз, когда мы шли к портнихе, и от этого мне было очень…

…кто-то в комнате. Здесь кто-то есть. Женщина в белой блузке. Она задергивает шторы. Я спрашиваю ее: «Кто вы?» – «Я медсестра, – отвечает она, поворачиваясь. – Закройте глаза и спите». Я смотрю на окно. «То, что я называю окном», – произношу я вслух и смеюсь и…

В вестибюле «Колдстоуна» Айрис уже дожидается социальный работник, или куратор, или как ее там. Санитарка ведет их по коридору и проводит в комнату, где у столешницы, опираясь на нее сжатым кулаком, ждет Эсме. Стремительно оглянувшись, пожилая женщина смотрит на Айрис, охватывает ее взглядом с головы до ног.

– Сейчас принесут мои вещи, – говорит она.

Даже не поздоровалась. Ни тебе «как поживаешь?», ни «спасибо, что приехала». Ничего. Интересно, она вообще понимает, кто перед ней? Знает ли Эсме, с кем разговаривает? Неизвестно.

– Ваши вещи? – переспрашивает Айрис.

– То, что было у пациента при себе в день поступления к нам, – поясняет санитарка. – Мы все храним, сколько бы лет ни прошло. Как давно вы здесь, Юфимия?

– Шестьдесят один год, пять месяцев и четыре дня, – проговаривает Эсме высоким чистым голосом.

Санитарка довольно посмеивается, будто хозяйка умного пса, который выполнил сложный трюк.

– Она все помнит, считает дни, да, Юфимия? – Покачав головой, санитарка шепотом добавляет: – Между нами, даже не знаю, что они там отыщут. Она все утро только о них и говорит. Удивительно… у нее в памяти что-то застряло, а ведь ей столько…

Санитарка умолкает. В комнату входит мужчина в комбинезоне с поцарапанной жестяной коробкой в руках.

– Чудеса, да и только! – смеется санитарка и пихает Айрис локтем в бок.

Айрис подходит к Эсме. Пожилая женщина безуспешно пытается открыть коробку. Айрис придерживает изогнутую защелку, и Эсме откидывает крышку. Из коробки веет чем-то затхлым, так пахнут старинные книги. Эсме вынимает на свет потертый коричневый ботинок на шнуровке, нечто полинявшее из ткани в синюю клетку, носовой платок с криво вышитой в уголке буквой «Э», черепаховый гребень, часы.

Подержав все по очереди в руках, она безразлично разжимает пальцы. Эсме действует быстро, не обращая внимания на Айрис и санитарку, у нее явно есть какая-то цель. Айрис поднимает с пола упавшие часы – стрелки на них замерли, показывают десять минут первого. Интересно, утра или ночи? Эсме вглядывается в пустую коробку и обводит взглядом выброшенные вещи.

– Что-то не так? – спрашивает Айрис.

Эсме опускается на пол и заново рассматривает каждую вещь.

– Что вы ищете? – спрашивает Айрис и протягивает ей часы. – Вот это?

Эсме смотрит на часы и качает головой. Она берет в руки синий материал в клетку и встряхивает его. Это платье, шерстяное платье, помятое, двух пуговиц недостает – вырваны с корнем. Эсме трясет платье, как будто ожидая отыскать что-то в его складках, потом откладывает в сторону.

– Его здесь нет, – произносит она.

Эсме смотрит сначала на Айрис, потом на санитарку, социального работника и на мужчину, принесшего коробку.

– Его здесь нет…

– Чего – нет? – уточняет Айрис.

– Должна быть еще одна коробка, – обращается Эсме к мужчине. – Поищите, пожалуйста.

– Была только одна, – отвечает он.

– Вы уверены? Поищите…

Мужчина качает головой.

– Была только одна коробка, – повторяет он свои слова.

Эсме готова расплакаться. Айрис касается ее руки.

– Что именно пропало?

– Длинный… шарф, кусок ткани. – Она разводит руки, будто разворачивая воображаемую ткань во всю длину. – Зеленый… может, шерстяной.

Минуту все молча смотрят на нее. Санитарка тихо недовольно фыркает, мужчина поворачивается, чтобы уйти.

– Вы уверены, что его здесь нет? – спрашивает Айрис.

Она подходит к коробке и заглядывает внутрь. Поднимает одну за другой разбросанные вещи. Эсме следит за ней с такой надеждой, что у Айрис екает сердце, когда она понимает, что ничего зеленого в коробке нет.

Эсме, сгорбившись, садится на стул и смотрит прямо перед собой, пока Айрис подписывает какие-то бумаги, берет у санитарки адрес пансиона, куда нужно отвезти Эсме, а социальный работник обещает Эсме навестить ее через денек-другой, удостовериться, что с ней все в порядке, а Айрис забирает синее в клетку платье и заворачивает в него ботинок, носовой платок и часы.

Выйдя на залитый солнцем двор, Айрис поворачивается к Эсме. Пожилая женщина прижимает ладонь к щеке. Взгляд у нее грустный, опустошенный. Она не смотрит ни на солнце, ни на деревья, ни на дорогу, просто сжимает в руке черепаховый гребень. Наконец поворачивается к Айрис и задумчиво произносит:

– Они обещали, что положат его туда. Обещали, что оставят его мне.

– Мне очень жаль, – отвечает Айрис.

Да и что тут еще сказать?

– Я очень хотела его сохранить, – говорит Эсме. – Очень. И они обещали.

Эсме касается кончиками пальцев приборной панели автомобиля – нагретой солнечными лучами и слегка подрагивающей. Машина подпрыгивает на неровной дороге, и Эсме подскакивает на сиденье. Вдруг она оборачивается. «Колдстоун» исчезает вдали, будто его тянут за веревочку. Желтые стены кажутся издали грязными, а в окнах отражается одно только небо. В тени здания мелькают крошечные фигурки.

Эсме смотрит вперед. Потом бросает взгляд на девушку за рулем: волосы короткие, на большом пальце серебряное кольцо, одета в короткую юбку и красные туфли с застежками на щиколотках. Девушка хмурится и кусает себя изнутри за щеку.

– Ты Айрис, – говорит Эсме.

Она знает, кто перед ней, но хочет удостовериться. Девушка на удивление похожа на ее собственную мать.

Айрис смотрит на Эсме – как? Сердито? Нет. Скорее обеспокоенно. Что же ее беспокоит? Надо бы спросить.

– Да, – кивает девушка. – Верно.

Айрис, Айрис, мысленно произносит Эсме. Звучит нежно, таинственно, легко, даже языком можно не шевелить. Она вспоминает синевато-лиловые лепестки, яркий кружочек в сердцевине.