– Спасибо, – поблагодарил помощник.

Я улыбнулся:

– В моем классе учились мальчик Кирилл и девочка Маша. Их мамы дружили с детского сада, считали себя сестрами, дети тоже росли вместе, были очень близки, учились на «отлично», в дневниках стояли косяки пятерок. Но Кирюша был тихий, спокойный, вдумчивый, любил на переменке посидеть или у окна помечтать, в драки не лез. А Маша была огонь, веник на реактивной тяге. Она носилась по коридорам, как на метле летала, успевала одновременно оказаться в пяти местах. Наши ребята ее побаивались, потому что получить от белокурой, голубоглазой, ангелоподобной девочки кулаком в глаз ничего не стоило. Кирюше от лучшей подруги по сто раз на дню доставались зуботычины, Маша его постоянно воспитывала, заставляла делать все быстро и называла «Моя большая черепаха». Однажды к нам в класс пришла новенькая ученица Катя Иванова, на редкость, как потом выяснилось, противная девица. В девять лет уже готовая интриганка. Катя выбирала кого-то из детей и методично доводила жертву до бешенства. Делала ученику гадости, говорила ему неприятные вещи. Один раз в присутствии толстой неповоротливой двоечницы Ани Катерина громко заявила: «Мне мама не разрешает конфеты есть, от сладкого делаешься жирной и страшной, мозг зарастает салом, поэтому плохо учишься. Все, кто много весит, уроды и дураки». Аня с размаху стукнула Иванову, та зарыдала, побежала жаловаться учительнице. Наказали… Аню. Катя-то не с ней беседовала, просто вслух рассуждала. Понимаете, как действовала подлая девчонка? Как-то раз Иванова принялась «щипать» Кирюшу, хотела довести тихоню до драки. Но она не подумала про Машу. В тот день, когда Иванова начала исподтишка издеваться над Кириллом, Маша подстерегла ее после уроков в парке, запихнула голову Ивановой в урну для мусора и произнесла фразу, которая вошла в золотой лексический запас одноклассников: «Кирюшу могу обижать только я, остальные окажутся мордой в дерьме».

Борис вынул из шкафчика миску.

– Такие девочки мне нравятся.

Я посмотрел на него:

– К чему я пустился в воспоминания? А к тому, что хотел перефразировать программное заявление Маши: «Бориса могу обижать только я».

– Спасибо, Иван Павлович, – сказал секретарь, – но вы не способны причинить мне зло.

– Давайте варить чудовищный напиток, – сменил я тему. – Какие ингредиенты нужны?

Секретарь кашлянул:

– Простите, конечно, первой в списке указана «шерсть от Вавы».

Я хмыкнул:

– У меня ее нет!

– Ваша маменька, очевидно, имела в виду прядь волос, – предположил помощник.

– Стригусь коротко, – возразил я, – локоны на плечи не падают.

– Давайте просто выщипнем один волосок, – предложил Борис, – его хватит.

– Полнейшая глупость, – возмутился я, – не верю я ни в какие зелья. Николетта только сегодня утром вознамерилась стать гадалкой. Ее рецепт чушь!

– Согласен, – кивнул Борис. – Но что будет, если ваша маменька решит проверить, точно ли соблюден рецепт?

Я наклонил голову:

– Выдергивайте.

Далее приготовление смеси покатило как по маслу. Сырое яйцо, соль, чернила и все прочее быстро смешалось в миске. Небольшие трудности возникли с запахом собаки, но мы решили, что сидящая около нас Демьянка широко распространяет свой аромат, и успокоились.

– Маленькое белое полотенце, – прочитал я в конце концов.

– Хватит этой салфетки, – деловито заявил Борис и начал кромсать ткань ножницами.

– Что вы делаете? – грозно спросила Николетта, врываясь на кухню. – Какого черта лоскуты режете?

– Так в рецепте указано, – пояснил я, – сейчас…

– Вокруг меня одни идиоты! – разбушевалась Николетта. – Полотенце нужно для процедуры снятия порчи! Яйцо и чернила тоже!

– Но в рецепте написано… – начал я.

– Ты закончил литературный институт, а читать не умеешь! – всплеснула руками маменька. – Ясно написано: «Конец составляющим. Еще необходимо полотенце, яйцо и так далее».

Я показал разгневанной госпоже Адилье телефон:

– Таких слов здесь нет.

Маменька уперла руки в бока:

– И что? Они подразумеваются. Это же всем понятно.

Борис поднял руку:

– Разрешите вопрос?

– Ну? – грозно ответила маменька. – Что еще?

– Настаивать двадцать три часа и нести немедленно, – зачастил секретарь, – следует ли мне приготовить постель для вашей… э… пациентки?

– С какой стати? – изумилась маменька.

– Э… почти сутки ей придется ждать, – проблеял Борис.

– Чушь! Глупость! Научитесь читать наконец, – пошла в разнос Николетта, – двадцать три секунды.

Я опять протянул ей трубку:

– Но тут написано «часа», а не «секунды».

Николетта закатила глаза:

– Даже безумному младенцу ясно, если в тексте указано: двадцать три часа, это следует понимать, как двадцать три секунды! Переделайте живо, надеюсь, комната готова, мы идем!

Спустя короткое время мы с Борисом вошли в гостевую. Я замер на пороге, не веря своим глазам. Из комнаты исчезли все мелкие детали интерьера, зато появились странные вещи, приобретенные мной у Нюки.

– Садитесь, дорогая, – скомандовала Николетта, вводя в гостевую Таню.

Клиентка послушно направилась к стулу, маменька приблизилась ко мне и зашипела:

– Нет совы в клетке и черного кота! Немедленно достать.

Я не успел открыт рот, как Наташа со словами «Ща притараню» исчезла за дверью.

Маменька обратилась к Татьяне:

– Маня! Вам надлежит громко произнести ваше желание. А я с помощью гаданического обряда сделаю вас полностью и навсегда счастливой.

Посетительница, бряцая золотыми цепями и бесчисленными браслетами, заорала:

– Хочу, чтобы мой муж бросил свою дуру и вернулся домой. Вот прямо сразу! Через секунду!

– Хорошо, – кивнула маменька и показала ей куриное яйцо: – Какого цвета скорлупа?

– Белая, – ответила Татьяна.

Маменька положила яйцо на голову даме и начала катать его по ее макушке, бормоча что-то себе под нос. Мы с Борей стояли молча. Я чувствовал себя полным идиотом. Судя по лицу секретаря, его обуревали те же мысли.

– Уходи, порча! Приходи, муж! – выкрикнула Николетта с такой силой, что Демьянка, взвизгнув, забилась под диван.

Маменька схватила чернильницу, кисть, в одно мгновение измазала руку Татьяны, сунула ей в ладони яйцо и велела:

– Аккуратно сожмите его, смотрите, не раздавите.

За дверью раздалось мяуканье, створка приоткрылась, в комнату влетел черный, тощий, грязный котенок. Он вмиг вскарабкался по занавеске до карниза и повис на шторе, издавая душераздирающие звуки.