Сапара охватила нервная дрожь. Он слушал Насин и ничего не мог сказать — слова застревали в горле. "Айганыш обо всем знает. Как же я посмотрю ей в глаза теперь? Как я верну ее в дом? Да она и видеть меня не захочет. Она знает все!"

— Зачем же ты сделала это, Насин? — с трудом проговорил он наконец. — Ну послала бы меня к черту, если так решила, но зачем же надо было говорить, Насин?

— Я поняла: ты никогда не уйдешь от нее. Так начните все сначала. И честно, без недомолвок.

— И откуда ты взялась такая добрая! — Сапар с трудом подавлял подступавшую злость. — А может быть, ты мне и все другое распишешь, а? Как я теперь пойду к Айганыш, что должен говорить ей, — ты это тоже знаешь, а?

— Скажи ей правду, Сапар…

— Ты медсестрой работаешь, да? Так вот пойди ко всем своим больным и расскажи им всю правду: одному — что он через месяц умрет, другому — что он через неделю, третьему — что завтра утром… Иди, скажи им все. это!

— Не надо, Сапар, — остановила его Насин.

— Вот-вот, а потом добавь своим больным: не волнуйтесь мол, все будет хорошо.

Дрожащими руками он вынул сигарету, закурил. Что же теперь делать? Что делать?

Насин быстро перебежала улицу, остановила такси, села, хлопнула дверцей и уехала.

XIII

Сквозь яркую, освещенную полуденным солнцем листву больничного сквера Сапару хорошо было видно одноединственное окно: второй этаж, третье от угла. Он стоял и смотрел на это окно. Он ждал, что оно откроется. Несколько вечеров подряд он приходил сюда, останавливался под этим деревом и ждал. А потом, когда гас в окне палаты свет, уходил, чтобы вернуться следующим вечером.

Сегодня Сапар волновался особенно. Врач сказал, что Айганыш можно забрать домой. Сапар принес одежду.

…Айганыш никак не могла заставить себя начать собираться. Врач пошел оформлять документы на выписку, а она всё лежала на кровати, не решаясь подняться, пойти за вещами. Впрочем, и вещей-то нет, наверное, только танцевальное платье, в котором ее привезли с репетиции…

Тихо открылась дверь, Айганыш замерла, боясь повернуться и посмотреть на вошедшего. Вдруг это врач, и она услышит его голос: документы оформлены, до свидания…

— Одежду… вот… принес…

— Сапар!

И растерялась, не зная, что сказать, что сделать. Медленно повернула голову и увидела мужа, робко державшего в руках выглаженное платье, ее любимое белое платье в мелкий голубой горошек, сейчас аккуратно наброшенное на плечики.

— Ты что, так и нёс его? — искренне удивилась она.

— Да… — тихо пробормотал Сапар, и опустил голову. Айганыш с трудом сдержала улыбку. Попросила:

— Подожди на улице.

— Что? — Сапару показалось, что он ослышался.

Айганыш страдальчески улыбнулась: у Сапара был жалкий вид.

— Подожди меня на улице, — повторила она. — Я должна одеться, бумаги получить. Я скоро. Подожди.

Сапар шел по коридору больницы и повторял про себя, как заклинание: "Если все наладится, если только всё наладится…"

Вскоре появилась Айганыш. Она улыбалась. Подставила лицо ветру. "Как хорошо!"

— Идем, нас такси ждет, — сказал Сапар, любуясь женой.

— А может быть, пешком пройдемся, смотри, как хорошо! Я только сейчас но-настоящему поверила, что пришла весна. Из окна этого не увидишь.

— Нет, тебе нельзя, мне врач сказал. Надо беречь ногу, тогда ты быстрее станешь танцевать.

Они сели в машину. Сапар назвал адрес.

— Зачем туда? — удивилась Айганыш. — Ведь наш дом в другой стороне?

— Это мой сюрприз тебе. Приятный сюрприз, — носпешно добавил Сапар, увидев, как насторожилась Айганыш.

Они подъехали к незнакомому дому, вошли в подъезд, поднялись на площадку, Сапар постучал. Дверь открыла его мать. Айганыш ничего не понимала. Свекровь смущенно, но с лаской в голосе поздоровалась с Айганыш, обняла ее, но поцеловать не решилась.

Сапар сиял.

— Нравится? Это наша квартира, получил от редакции. Ну, как? — выпалил он, стараясь поймать взгляд жены. — Чем пахнет?

— Краской… А еще весной.

— Жаль только, что две комнаты, — сказал Сапар.

— Нам хватит. Зачем больше? Зато мама довольна будет: не надо теперь воду из колонки носить.

Сапар посмотрел на часы.

— Ого, десятый час! Будем ужинать? Мама лагман приготовила сегодня.

— Ой, я так соскучилась по домашней еде! Особенно по лагману.

Ужинали молча. Втроем. Как когда-то давным-давно, летом. Но тогда они успевали за ужином столько разговоров переговорить, что мать только головой покачивала и улыбалась, довольная, и шутливо грозила сыну и снохе: мол, нельзя за столом разговаривать и, дескать, она сама виновата, что не воспитала сына должным образом, а тот свою жену.

После ужина Сапар помог Айганыш дойти до кровати.

— Только свет не включай, — попросила она.

— Хорошо.

Он подошел к окну, открыл форточку, закурил. Звезд совсем не видно, похоже — ветер нагнал непогоду. За окном — темень, лишь под высоким столбом от лампочки — пятно, которое мечется от сильного ветра, и кажется, будто человек что-то ищет в темноте, подсвечивая себе большим фонарем.

От порыва ветра свет лампочки метнулся далеко в сторону и на какой-то миг высветил урюковое дерево в серебристо-розовом свечении… Сапар улыбнулся. Хотел было загадать, что если не опадет за ночь цвет с урючины, то все наладится. Но не решился.

— Ты спишь? — спросил он.

— Нет, — ответила Айганыш.

— О чем думаешь?

— Ни о чем, — тихо отозвалась она, — просто на тебя гляжу.

— Чего же разглядишь в такой темноте?

— Тебя видно.

— Ну и как? — спросил Сапар, и дрогнувший голос выдал, какого труда стоило ему задать этот вопрос.

— Осунулся очень.

— Устал. Просто я очень сильно устал.

— Я знаю, — после долгой паузы произнесла Айганыш.

— Там, на улице, урюк расцвел… Как бы не померз за ночь.

— Утром посмотрим, Сапаш.

Перевод А.Алянчикова иО.Новопокровского

КЕНЕШ ДЖУСУПОВ

Произведения киргизского прозаика Кенеша Джусупова известны русскому, татарскому, башкирскому, эстонскому, арабскому читателю. На родном языке у писателя шесть книг.

За книгу о киргизском поэте Алыкуле Осмонове "Жизнь в стихах" К. Джусупов удостоен премии Ленинского комсомола республики.

ЛЕСОРУБЫ

Повесть

Зима в этом году выдалась на редкость ранняя, до срока выпал обильный снег. Он плотно укутал дома, улицы, деревья, близкие горы. Из аильных печных труб новалил дым, поднимающийся к небу ровным столбом, нохожим на оголенный ствол ели или сосны.

Тихо в аиле на рассвете. Повсюду мельтешат оголодавшие вороны и сороки, поминутно перескакивающие с веток на дувалы, с дувалов на крыши. Вдали, на дороге, ведущей в горы, виднеются одинокие фигурки — люди сгоняют в стадо своих