и некогда мне теперь ждать, годы уходят, и никто не знает, какой из них окажется последним. И для меня нет горше мысли, чем думать, что уйду, так и не увидев своего внука, не узнав, будет ли продолжаться наш род или угаснет. Каково мне будет там, куда я, может быть, скоро уйду, думать, что наш род погас, как упавшая звезда… Ты обижаешься на меня, я вижу. Но пойми, не о себе думаю, сын мой, — о продолжении нашего рода.

Много раз приходилось Сапару слышать подобные слова от матери. Но если раньше они порождали в нем тягостные сомнения, то сейчас он выслушивал их спокойно.

— Я все понимаю, апаке…

— Тогда о чем же говоришь ты?

— Мое горе тяжелее, мама. Пожалейте меня, дайте возможность самому решать свою судьбу. Свою и Айганыш, — поправился он. — Вы дали мне крылья, так позвольте летать, хватит держать меня под своим крылом.

Сапар видел, что мать не понимает его. Мать — она носила его под сердцем, она кормила его своей грудью. Она огорчалась, если кто-то обижал его. Она оберегала его от дурного взгляда. Она всегда желала ему добра.

Впрочем, она и теперь ему добра желает. Но теперь ее добро оборачивается для сына злом. И едва ли она поймет это.

…Сапар надел белый халат, быстро прошел по коридору. Но перед дверью в палату остановился в нерешительности. Осторожно приоткрыл дверь. Вошел.

Айганыш открыла глаза и несколько минут молча смотрела на мужа. Лицо ее оставалось неподвижным, и только глаза наполнялись слезами.

— О боже, это ты? — прошептала она. — Зачем ты пришел?

Сапар собирался так много рассказать жене: и о том, что передумал за эти дни, и о трудной командировке, и о не получившемся разговоре с матерью, и о том, что он все равно переубедит ее… Но он только смотрел на Айганыш, на ее волосы, разметавшиеся по белой подушке, и, оглушенный вопросом, молчал.

— Не приходи больше! — вдруг выкрикнула Айганыш. — Не хочу тебя видеть. Ненавижу! Убирайся к своей любовнице! Не подходи ко мне!

Дверь быстро открылась, и в палату вошла сестра. Она подошла к рыдавшей Айганыш, начала успокаивать ее, знаками показав Сапару, чтобы он уходил.

— Бессовестный! Бессовестный! — продолжала выкрикивать сквозь рыдания Айганыш, хотя Сапар уже ушел. — Я не хочу больше видеть ваши лица!..

«Теперь все кончено, — думал он, бродя по городу. — Хорошо жилось, да плохо завершилось… Неужели теперь никогда не быть вместе? Неужели это невозможно? Так спокойно все было. Было… И винить некого. Кроме себя, конечно. Крепким казался дворец, но стоило выпасть одному кирпичу, и здание накренилось, вот-вот рухнет… А может, и рухнуло уже…»

IX

Потянулись дни, похожие друг на друга. Единственно, что заботило теперь Сапара на работе, это не выказать своего состояния, сохранить в тайне все, что происходило в его личной жизни?

Но, как говорится, пришла беда — жди другую…

Вчера зашел Сагыпов и сказал:

Готовься, Сапар. Пришло опровержение на твой фельетон. Я тебя предупреждал: Назармат-ака шутить не любит. Поймает за палец — и руку отхватит. Сейчас проверка идет, и если твои факты не подтвердятся на все сто процентов, то я тебе не позавидую. В общем, готовься.

Вначале Сапар возмутился: «Что он, мальчик, чтобы его проверяли? Ведь не первый год в газете работает, и ни разу пока не ошибался». Потом забеспокоился: «А вдруг председатель обхитрит проверяющих? Я с парторгом целую неделю бумаги ворошил, а у комиссии терпения может и не хватить. Да и Назармат — фигура авторитетная не только в районе, но и в области…»

Прервал невеселые размышления Мукаш.

— Не волнуйся, — хлопнув Сапара по плечу, сказал он. — Естественная проверка. Ведь после такого фельетона, если все в нем правильно, председателя в три шеи гнать будут. А вдруг ты ошибся? Вдруг сгустил краски? Ведь судьба человека решается. Здесь не один, здесь семь раз проверить надо, прежде чем рубить. Да мне ли тебе объяснять. Ты же сам все прекрасно знаешь…

— Ты прав, Мукаш, все это я знаю, только неуверенность во всем какая-то… Не пойму, откуда?

— Дома, что ли, неприятности?

— Да, нет…

— Кстати, а копии документов ты взял?

— С основных. И еще объяснительные у меня есть, колхозников и парторга.

— Они расписались?

— Да, я попросил.

— Так ты как за каменной стеной, — рассмеялся Мукаш, — тебя никакой кляузник не возьмет.

«Ты прав, мой дорогой Мукаш. Здесь я, как за каменной стеной. И рад этому. А вот как разрушить каменную стену между мной и Айганыш? Какими объяснительными записками, какими копиями?» — грустно улыбнулся Сапар.

— Ну, чудак, разве можно переживать из-за пустяков? — по-своему понял состояние Сапара Мукаш.

Сапар уткнулся в газету. Но читать не мог. Мысли были заняты одним: «Как переубедить мать? Как вернуть Айганыш?» Он чувствовал, что каждый новый день все дальше отделяет его от нее.

Вошла Бурул, села напротив Сапара. Но тот, занятый своими мыслями, не видел ее. И лишь когда она нереставила на столе пепельницу и закурила, пустив ему в лицо струю дыма, он очнулся, вздрогнул от неожиданности и закашлялся от дыма.

— И кто же это поперек горла встал Сапару, что он так закашлялся? — засмеялась Бурул.

«Кто же, кроме тебя», — подумал Сапар, но промолчал.

— Мальчики, а как вы такой случай расцениваете, — продолжала Бурул. — Человек потерялся…

— Сам себя не найдет, что ли? — сострил Мукаш.

— Ищет ли себя тот человек, я не знаю, а вот родственники уже с ног сбились.

— Вообще-то это по части Сапара, — сказал Мукаш, — он пропавшую землю нашел, а человека подавно отыщет. Но если этот потерянный человек женщина, и формы ее приличны, — он обозначил в воздухе женскую фигуру, — то могу и я подключиться к поискам.

— Я, между прочим, не шучу, — обиделась Бурул. — Сестра моего мужа несколько дней дома не почует, и где искать ее — ума не приложу.

Сапар вздрогнул, почувствовав, что над ним еще одна беда нависает. Если с Насин что-нибудь случится, не пришлось бы ему отвечать.

«Врет она все, — подумал Сапар о Бурул. — Врет, чтобы я снова пришел к ним. Дудки. Интриганка. Никаких веревок не хватит затащить меня к вам снова. И не пытайся. А что, если не врет?.. Вдруг действительно что-то случилось с Насин? И я виноват в этом…»

Еще что-то говорила Бурул, но Сапар не слышал ее. Звонил телефон, и Мукаш кричал в трубку, но и этих слов Сапар не слышал. В нем боролись противоречивые чувства: и жалость к Насин (а вдруг и впрямь случилось что?),