себя оказался посреди Донецка, в который ни сном, ни духом не собирался ехать. Вокруг меня простирался явно немаленький, чужой мне город, на улицах которого слабо светили фонари и не было ни души.

Куда идти я и понятия не имел, и тут увидел, как на другой стороне улицы три бугая, метра под два ростом и шириною в шкаф идут с чуть пошатывавшейся девушкой в светлом платье. Неожиданно один из этих «быков» притянул ее к себе. Она вскрикнула, но тот бугай тут же зажал ей рот ладонью, и они втроем подтащили ее к стене дома, а затем стали срывать платье и укладывать на землю. Девушка слабо сопротивлялась, но пока один раздвигал ей ноги, второй продолжал зажимать рот, а третий топтался с боку…

Меня они видеть не могли, но я видел все. На моих глазах насиловали женщину, но что я мог? Только как можно быстрее и дальше уйти от этого места, чтобы ничего не видеть. Меня жег стыд от собственного страха, но это был уже не мужичок с Товарной – для этой троицы я был почти что лилипутом, и любой из них просто отшвырнул бы меня в сторону движением руки.

Мне было жалко ту девушку, которая, скорее всего, была пьяна, но это не значило, что ее можно было насиловать. И я заплакал. Не из-за нее – из-за себя, от того, что я оказался таким слабым и малодушным. А чужой и бандитский (в этом теперь уже не было сомнения!) город обступал меня со всех сторон, и я даже не знал, где я нахожусь, в каком его районе.

На улицах по-прежнему не было ни души, и это только усилило мой страх.

В этот момент я вдруг ясно понял: все, что я затеял, было безумием, и мне надо возвращаться домой, в Баку, по улицам которого я ходил подчас и в час, и в два ночи, чтобы занять очередь у книжного магазина, в который должны были подвезти товар, но там никогда ничего подобного со мной не случалось. Хотя магазин был рядом с улицей Советской, на которой, как считалось, жили самые отчаянные хулиганы города.

До меня вдруг дошло, что эти парни из мореходки были правы, и в Москве мне ничего не светит.

Стало быть, надо было возвращаться – для начала хотя бы в ту же Ясиноватую, откуда, как я понял, был прямой поезд до Баку.

А класс?! Да что класс?! До конца учебного года оставалась пара недель, дальше должны были начаться выпускные экзамены.

Эти две недели как-нибудь можно и пережить, тем более, что я и раньше посещал далеко не все уроки. А иногда и просто вместо школы шел гулять по городу, дожидаясь, пока откроется редакция журнала «Литературный Азербайджан», чтобы показать свои новые стихи поэту Александру Гричу, ставшему на многие годы моим литературным мэтром, а спустя десять лет после этой истории и прямым начальником.

Приняв решение, я направился в сторону вокзала, хотя не знал, правильно ли я иду. Поэтому страшно обрадовался, заметив на улице прохожего, и, спросил, как дойти до вокзала?

– До вокзала? – удивленно переспросил он. – Да вот иди по этим трамвайным рельсам, они тебя выведут. Но это далеко – часа полтора, а то и больше топать.

– А трамвай скоро пойдет?

– Трамвай-то? Часа через два, а то и три. Сейчас ведь только два ночи…

И я пошел по рельсам, чувствуя, как на меня все больше наваливается усталость – я бродил по этому треклятому Донецку уже довольно долго. Сил идти дальше просто не было, у меня подкашивались ноги не в фигуральном, а в самом что ни на есть прямом смысле слова.

«Господи! – сказал я в пространство. – Ты же видишь, как я устал! Помоги мне добраться до вокзала! Сделай что-нибудь!».

Я прошел еще метров пятьдесят, и тут сзади меня послышался странный перезвон. Я оглянулся – по рельсам, разгоняя донецкую тьму фарами, полз трамвай, а я, выходило, стоял у него на пути.

Я подал знак, что прошу его остановиться, двери отворились, впуская меня внутрь, затворились снова, и трамвай поехал, время от времени позвякивая, дальше. Я был один на весь вагон, самого вагоновожатого не видел, а сил подойти к нему и сказать спасибо, у меня просто не было.

Минут через сорок за окном показались огромные неоновые буквы – «Вокзал». Я подошел к двери, чтобы показать, что хочу выйти. Они снова распахнулись, я сошел, и трамвай покатил себе дальше, в антрацитовую ночь.

Думаю, теперь вы понимаете, почему я только усмехаюсь, когда мне говорят, что никакого Бога нет, а если и есть, то Ему нет до нас никакого дела?

Вокзал тоже был почти пустым, но к пяти часам вдруг начал стремительно заполняться направляющимся на работу народом. В полшестого подошла первая электричка на Ясиноватую, в которую мне с трудом удалось влезть. Ехал я спокойно – никому в этом битком набитом вагоне, полном работяг, не могло прийти в голову проверять билеты.

В Ясиноватой я потратил на еду последние деньги, оставшиеся с Ростова, днем влез с остальными пассажирами в поезд на Баку и, как обычно, затаился в тамбуре.

Я благополучно миновал Ростов, затем еще пару станций, когда мне пришло в голову, что если уж я возвращаюсь домой, то хватит жульничать! Надо, наконец, сказать правду – и я пошел к проводнице рассказать, что еду без билета, денег у меня нет и попросить дать мне доехать до Баку бесплатно. Она ведь женщина, и должна была сжалиться!

Молодая проводница, услышав мою исповедь, вызвала по рации начальника поезда, и они минут десять, стоя в стороне от меня, о чем-то совещались.

– Ладно! – сказала она. – Все уладилось. Дадим мы тебе доехать до твоего Баку. Иди в мое купе…

Мы сидели в купе с проводницей, я пил с ней крепкий вкусный вагонный чай с длинным мягким сахаром из бумажных пакетиков, и думал, что на этот раз все сделал правильно. Так мы проехали одну станцию, затем еще одну, а на станции Кропоткин в вагон вошли два милиционера.

– Ну, где ваш бродяга? – сказали они. – Давайте, сдавайте на руки…

"О женщины! Коварство – ваше имя!" – бросил я проводнице, выходя с милиционерами на перрон.

Похоже, мои приключения начинались сызнова.

Глава 7. Кропоткин

Милиционеры усадили меня в стоявший неподалеку от вокзала «воронок», и он тронулся с места. Через крохотное зарешеченное окошко машины ничего не было видно. Да и