– Ну что, кудрявый?! Сняли с тебя твою красоту?! Впрочем, ты и так ничего – симпатичный! Как звать-то?! – спросила Даша.

– Слушай, – спросил я. – А что это? Где мы?!

– А ты че, не понял? – рассмеялась она. – Это – спецприемник для малолетних преступников. Пока мы все тут, а потом кого куда – кого в специнтернат, а кого и в колонию. Меня, например! Мне через месяц – 18, и я больше не малолетка.

– А за что тебя?

– А тебя?

– Да ни за что! Из дома убежал, хотел вернуться, и тут попался…

– А, понятно. Бродяжил, значит. Ну, это ерунда! А вот я папку убила…

– Отца?! – не поверил я. – Как убила?!

– Да просто убила, ножом. Чтобы он ко мне больше в п…зду по ночам не лез! Да ты не дрейфь, здесь жить можно. Кормят хорошо, особо не издеваются, если не вытыкаешься. Сейчас вот на обед поведут!

Странно, но здесь брошенное ею грубое слово почему-то звучало нормально. Хотя девочке, по моим тогдашним понятиям, произносить такие слова никак не пристало.

Тут воспитатель (так, оказывается, так это называлось!) и в самом деле отдал приказ строиться идти в столовую.

Вели нас двумя колоннами – мальчики отдельно, девочки – отдельно.

На обед в тот день были борщ с мясом и сметаной, гречневая каша с большой котлетой и компот. Первое, второе, третье – все как полагается. Вокруг меня все ели с большим аппетитом, но я даже не притронулся к этой, так заманчиво пахнущей пище.

– Ты чего не ешь? – озаботился сидевший справа пацан лет двенадцати или даже одиннадцати. – Не хочешь?!

– Я объявил голодовку! – объяснил я. – Пусть подавятся своей едой!

– Ну, если ты не ешь, тогда я съем! – сказал он, и через мгновение котлета и гречневая каша исчезли с моей тарелки.

– А я тогда твой компот выпью, ладно?! – сказал тот, что сидел слева, и еще через минуту не было и компота.

Вот так и вышло, что, хотя я объявил голодовку, этого никто не заметил.

Зато после обеда меня послали вместе с еще 5-6 ребятами на кухню мыть посуду, и так я оказался в паре с Таней – красивой полноватой цыганочкой. Было Тане, по ее словам, 13 лет, но выглядела она так, словно была минимум года на три старше, ростом с меня, и мне она понравилась даже больше, чем худенькая, невысокая Даша. В приемнике Таня оказалась, попавшись на краже.

Пока мы мыли посуду, я несколько раз словно невзначай коснулся ее, и один раз даже положил руку на талию, и она, похоже, не возражала – даже, наоборот, как-то весело на меня посмотрела.

Правда, когда мы вернулись с кухни в общий зал, ко мне подошли три пацана, бывших здесь до меня самыми старшими.

– Ты вот что, – сказал один. – От Таньки-то отлипни! А то…

– А то, что?! – спросил я, принимая вызов.

А то – то! У нас молотки в руках, можешь и по черепу получить!

Какие-такие у них молотки, я не понял, но ребята явно не шутили, и я решил отлипнуть. Тем более, что Даша продолжала меня опекать, и когда всем велели рассаживаться по стульям, показала на стул в последнем ряду рядом с собой. «Авось, разрешат!» – добавила она.

И тут появилась «воспитательница» – не молодая, но еще и не совсем старая женщина в строгом костюм е и фигурой, напоминающей божью коровку.

Усевшись по центру на большой стул, она стала читать… рассказ Осеевой «Волшебное слово». В детстве это был один из любимых моих рассказов, но ведь это было в очень далеком детстве. И не только мне, но и всем остальным сидящим в зале девчонкам и мальчишкам он явно не подходил по возрасту – дошкольников среди нас не было!

Поэтому мы стали с Дашей шептаться и раскачиваться на стуле, и в какой-то момент я осмелел и положил ей руку на колено, с трудом сдерживая от того, чтобы повести ее дальше – меня просто переполняло желание оказаться всем своим существом там, дальше. Даша руку не убрала, а продолжила говорить, как ни в чем ни бывало, и вдруг, слишком сильно качнувшись, полетела на пол. Я тут же бросился поднимать ее сзади, положив в этот момент руки ей на прощупывавшиеся под халатом маленькие груди, и острая волна наслаждения прошла по всему моему телу.

Никогда прежде мне не доводилось коснуться женской груди, и в школе я только глотал слюнки, посматривая на уже развившихся в полную силу одноклассниц.

Мы снова сели рядом и стали шептаться, и я снова положил руку на дашину ногу – уже чуть выше, чем до этого, и вплотную к ней приблизившись.

– Эй, ты чего к девке прилип?! – раздался резкий возглас воспитательницы, которая к тому времени читала уже какой-то другой то ли рассказ, то ли сказку.

– Так! – продолжила она командовать. – Отсядь от нее на другую сторону комнаты. Как звать? В школе учился? До какого класса дошел?!

– До десятого! – ответил я.

– И как учился?

– Почти на «отлично».

Она презрительно окинула меня взглядом.

– Врешь ведь! Математику знаешь? Что такое синус можешь сказать?!

– И что такое синус, и что такое косинус, и тангенс с котангенсом, – ответил я. – А вы знаете законы Ома для частных случаев электрических цепей?

Не знаю, убил ли я ее этим вопросом, но разозлил точно.

– Так, сядь там, где я сказала! – оборвала она меня. – Я смотрю ты умный очень! Хотела бы я посмотреть, как ты поумничаешь после переливания крови!

– Я бы на вашем месте не Осееву детям читал, а Носова. Про Толю Клюквина, например. Или Незнайку на Луне. Это им по возрасту куда больше подходит! – съязвил я в ответ, но приказ отсесть на другую сторону выполнил.

Потом был ужин, и соседи по столу начали заглядываться на мою порцию, но я заявил, что решил прекратить голодовку и съел все сам.

Перед отбоем я договорился с Дашей ночью выйти в коридор, а затем мы пойдем в туалет, и там она разрешит себя поцеловать и погладить всюду, где я захочу.

– Тебе – дам! – сказала Даша. – Ты мне нравишься!..

Наконец, нас завели в огромную спальню, велели раздеться до маек и трусов и ложиться в постель!

– Кто не будет спать и начнет буянить, получит переливание крови! – пообещал воспитатель, сменивший «божью коровку».

В спальне потушили свет, но в коридоре он продолжил гореть, и в проем двери было видно, как воспитатель мерно расхаживает по коридору. Сна