– А че будет? – спросила озадаченная официантка.

– Посодют, – сказала я убежденно.

– А! – легкомысленно улыбнулась официантка. – Всех не пересажают! И потом (добавила она) они тогда на зоне будут материться. И че тогда делать?

– Вот об этом депутаты не подумали, – произнесла я озабоченно.

– А вы – депутат? – спросила она уважительно.

– Ага. Как раз автор закона о мате.

– Да? Но я сама слышала, как вы, споткнувшись о наши ступеньки, тихо сказали – ну, бля…

– Окончание же я опустила? – спросила я с выражением скорби на лице.

– Ну да, – сказала официантка примирительно. – А я подумала, что депутатам можно. Другим нельзя, а им – пожалуйста!

– Закон распространяется на всех! – сказала я с нарочитой суровостью.

– Эт да, – задумчиво произнесла официантка. – На всех, да не на всех…

– Что вы имеете в виду? – спросила я строго.

– Ничего, – сказала официантка бесцветным голосом. – Заказывать будете?

Тёма Лебедев, супер-топ-менеджер или кто он там, как-то написал в своем ЖЖ:

«Совершенно похуй, кто сидит в Кремле»

Мама спрашивает:

– Совершенный Похуй? А кто это?

– Кремлевский сторож.

– Странное имя.

– Он монгол.

– А, понятно тогда. А давно он там сидит?

– Со времен Сталина. Ему лет сто двадцать: может, и умер, но в ту башню, где он сидит, доступа нет никому: кто пытался войти, падал и ноги ломал.

– И там все время свет горит, да?

– Ага. Свет Совершенного Похуя.

– Неприятное имя…

– Что делать, монгол он.

– А что оно значит на их языке?

– Благодать, говорят.

Готовя первый том своих рассказов, пошла я как-то в издательство.

Дали мне редакторшу: молодую и прелестную.

Сели мы с ней на диван и давай мои байки сортировать.

Редакторша все время покатывалась:

– Ой, не могу! Министр запретил слово «хуй»! Ой, не могу!

И тут же – печально:

– Вот что нам делать?

– Без хуя? Цензура?

Интеллигентнейшая редакторша печально произнесла:

– Без хуя плохо… Теряется смысл… Семантически не обосновано… Нарушается ритм прозы… Язык – вещь живая, не терпящая насилия, вмешательства, стыдливых эвфемизмов… Обсценная лексика порой организует вокруг себя такое пространство, что… (ну и так далее).

– Прям не знаю, – говорю я тоже опечаленно.

– Черт бы их побрал! – воскликнула молодая красивая и, повторюсь, очень интеллигентная редакторша. – Что нам делать?! – воскликнула она, ломая руки. – Как я заменю им слово «хуй»?

– Хер не подходит, – сказала я обреченно. – Министр же именно хуй запретил. Так и сказал: «Морфема хуй» изымается из русского языка… Навсегда.

– Какой рассказ пропадает! – она опять начала ломать руки (очень любит свою работу).

– Ну и хуй с ним! – бесшабашно воскликнула я.

Редакторша вздрогнула.

– Извините. У меня иногда вырывается…

– Я мат только в прозе люблю, – почти прошептала редакторша извиняющимся тоном.

– Я вот тоже. Люблю. Мат.

– Иногда он прелестен, правда? – сказала эта нежная молодая девушка.

– Очарователен, – поддакнула я ей. Изыскан. Ласкает слух.

– Да и вообще – куда без него? – произнесла она примиряюще.

Как-то раз, в пол-одиннадцатого ночи, приехали курьеры интернет-магазина: забрать наконец неисправную микроволновку (месяц я этого добивалась).

Таких два злобных гопника.

– Хде? – спросил гопник номер один.

– Здесь, – ответила я. – Сюда, товарищи!

– Повреждений точно нету? – спросил он злобно.

– У меня? Есть. Нервы ни к черту. Ждала вас, как Сольвейг.

– Эт что? Новая модель?

– Не, старый бренд. Все время – в режиме ожидания.

Тут я увидела, что у него написано на майке: факинг бич, мани и еще что-то.

В общем, как купить блядей, но якобы на инглише и с ошибками.

– Это вам в магазине выдают? – спросила я с улыбкой. – А кто там у вас факинг бич?

Гопник вдруг взбеленился:

– Вы пишите и помалкивайте (?!). Я тут не шутки шутить приехал.

Я говорю:

– В моем доме цензуры пока нету.

– Будет, – сказал он угрожающим тоном. – Можете не сомневаться.

– А мат-то давно запретили! – сказала я торжествующе.

– А где мат? – спросил он удивленно.

– А у вас на майке!

– Разве ж это мат? – вдруг подобрел он. – Куда им до нашего мата!

– Эт точно, – сказала я. – До нашего мата им как до Луны.

– Да они по всем статьям от нас отстают, – вдруг прорезался второй гопник, менее агрессивный.

– Отстают, – поддакнула я. – У нас вон умирает в сто раз больше. Мы все время всюду первые. С конца, правда.

– С какого конца?

– Да с любого.

Оба гопника задумались.

Мне почему-то стало их жаль: почти ночь, а они все еще на работе.

– Идем, Леха! (сказал гопник в иностранной майке). А то еще много чего узна́ем.

– С богом! – напутствовала я их.

Мишка Дементьев, артист, петербуржец, живет в веселой коммуналке.

Соседи у него – морские офицеры.