меня как на бога, а Леха и вовсе скалился во все тридцать два отсутствующих зуба. Надо было идти, потому что говорить не хотелось, нечего говорить. Никто я из ниоткуда. А уж что я за человек, я и вовсе не знал. Я еще постоял, огляделся и решил уходить.

— Леха, завтра как договорились?

— А-то, как скажишь, начальник, я как штык-та буду, я теперь с тобой куда скажь, хошь в женскую-та баню, — довольно заржал Леха. Его лошадиное гортанное ржание покатилось тихонько по зрителям.

Я махнул на него и пошел, пошел в свою скворечню, кулаки саднило, ломило правое плечо. Но в целом я был как струна, натянут и готов выпустить все, что во мне накопилось, что-то во мне проснулось, хотело дать волю зверю, который не напился крови, я и сам не знал, откуда он, но этот зверь вытеснил большую часть страха из моего ливера. Я уже не жался к заборам и кустам. Я просто шел по улице, и мне было плевать на все, я не боялся, я почувствовал силу, свою силу. Я, я, я, я, какой-то новый я прорезался на свет. Шел и свистел. Вот так вечер, вот побухал, я оказывается страшный человек, я, видишь, оказывается, могу один против целой толпы кинуться, а главное — умею, вот откуда я умею, и еще я умею свистеть, душевно так, прям мелодия какая-то.

Шел долго, не наискосочки и по заулочкам, а по улице, задрав голову в небо. Ходил почти всю ночь, потому что внутри меня бесноватый зверь никак не унимался. Умотав себя бесцельной ходьбой, двинул к скворечне. Постепенно и сердце перестало бить в виски, и зверь улегся на дно души и засопел там, но теперь я знал, что я зверь, и я далеко не зайчишка серенький. Но кто, пока не понимал, а потому понял, что пора отключиться, что дозу нового ощущения себя я выпил на сегодня. И меня опять потянула мысль, что завтра мыться.

Подскочил это не то слово, меня подбросило первым лучом солнца. Сколько спал? Несколько мгновений, но встал легким. И помчался к палатке, выскоблил весь асфальт, выволок ночной мусор, машина с товаром еще не подъехала, и Арега не было еще, в магазинчике сидела девушка продавщица. С продавщицами я не общался, вернее они со мной, только морщили свои красивые носики при виде меня, теперь я точно знал, от чего. Просто давно пора помыться. Сходил, принес несколько ведер песка, отсыпал колеса тонара, и присел на ступеньку покурить. Вскоре подъехал хозяин.

— Привет, Арег!

— А, привет, Саня, во ты уже тут наработал, чего рано так? — почему я стал Саней, я не знал, но надо было как-то назваться.

— Да вот, Арег-джан, так не спалось. Чего хотел попросить, дорогой, ты мне дай сегодня деньгами, если можно, — я сильно смутился, парень кормит, не мне ковыряться, но вроде не за так, — мне, слушай, мыло там надо, мочалу, это, помыться хочу съездить, и там, ну что еще… — покраснел не то слово, аж зажгло морду, такое позорище, стыдобища редкая.

— Да, надо, надо. Хорошо, Саня, денег дам. — Арег в отличие от меня не смутился, а одобрительно закивал.

Подошла машина, я занялся своими делами, а он своими. Ругал продавщиц, приезжал, уезжал. Я разгрузил коробки, ящики, и прочую чепуху, перетаскал все, убрал мусор. Арег, как обещал, дал денег, целых пять сотенных, безумные деньжищи.

— А отработаю… — начал, было я, но замолчал под его смех.

— Я вот смотрю, вроде ты, Саня, и не дурак, и не конченный бомжара-то, а иногда такие вещи говоришь, прям дебил форменный, — перебил меня хозяин, — на, держи.

Он протянул мне увесистый полиэтиленовый пакет.

— Все, давай, вали, вечером не опаздывай.

— Спасибо, буду, как штык! Хотя может и опоздаю, но приду обязательно. Арег-джан, Маленковка далеко?

— Да не особо, а что?

— Да так спросил, — и я рванул в сторону своей скворечни, только возьму пуховик, чтобы постирать, высохнет за неделю, и хорошо, лето в Москве не вечное, а когда еще будет случай.

Я пролетел, как пуля, гаражи, весь пустырь и пол парка за минуты, сдвинул матрас, отодвинул половицу, и вытащил мешок со шмотками. Начал было разбирать, а потом понял, что нечего разбирать-то, там только пуховик, вот она моя единственная шмотка. Смешно стало, задвинул свой тайник, положил на место матрас. Сел глянуть на подарки Арега и прибалдел. В пакете лежали три пары носков, новые совершенно, новые трусы, и свернутый спортивный костюм, может не новый, но чистый и совершенно не ношеный, и дорогой на вид, а в самом низу сандалии, такие, спортивные мужские сандали. Я смотрел, и у меня заходили руки, затряслись пальцы. Во Арег, ну мужик, отработаю, Арег, отработаю, и понесся в станции.

Леха, как и обещал, ждал за пакгаузом.

— О, Терминатор, ну ты как после вчерашнего? Как рука, как сам-та, нашита да утра сидели тута, а скины-та пряма вчера как воробышки во все стороны отлетали. Во ты манстрила-та, — тарахтел Леха.

— Слушай, ну хорош тебе, ну слетел чего-то вчера с катушек. С кем не бывает.

— Да, ано панятна, я же чего…

Я явно вырос в глазах местной маргинальной общественности.

— Леха, давай, шевели копытами, так до завтра мыться будем, — мы наконец пошли к станции. — слушай, давай там вон хозяйственный есть мыло купим.

— Да нахрин у меня есть хозяйственное полкуска еще, ты че.

— Не хочу хозяйственное, хочу нормальное мыло, в пень, мыться, так мыться. Стой тут, сейчас приду.

Я пошел к хозяйственному. Сколько себя помню, в магазинах не был, но хозяйственное не хотел, в кои-то веки мыться. Мне показалось, что помню хозяйственное мыло, и что оно вонючее. Вошел в магазин и мне заранее стало весело от реакции продавщиц. Как я предполагал, обе дамы насторожились, вытянулись. Во как у них тут, домино, ярко-крашенные блондинка и брюнетка, причем какие-то одинаковые.

— Ладно вам, девушки, я ненадолго, — начал я, а обе девушки за сорок фыркнули, — мне, красавицы, пожалуйста, шампунь, вон те бритвы, мыло вот то, которое синее, и еще, — обе таращили глаза и не двигались, — не стреляйте так глазами, дамы, я