— Тогда нарисуй то, что ты в них видишь. Сделай с этим хоть что-нибудь. Пожалуйста.

— Сэм, не играй со мной.

— А я и не играю. Это все очень серьезно. Разве нет?

Она смотрела на него без улыбки. Ее глаза лихорадочно блестели, и этот жаркий, влажный взгляд проникал ему под кожу, в плоть, в кости, до самого нутра, он что-то с ним делал… Магия?

Да, древняя магия притяжения мужчины к женщине, магия полных жизни тел.

Ее хотелось нестерпимо. Джастин в жизни не желал никого и ничего так сильно. Кружилась голова, почти больно бухала кровь в висках, одолевала жажда-тоска. Сколько еще он сможет сопротивляться — ей, себе, самому главному закону на свете? Годы? Месяцы? А может быть, минуты?

Минуты не прошло.

Воздух был теплым и влажным, мох — влажным и прохладным, он холодил разгоряченную кожу, но неприятно не было. Весь мир был поглощен ею, Самантой. Она заняла место неба, солнца, ветра, земли и воды, всех воспоминаний, всех мыслей, в ней сливались желание и наслаждение, и Джастин упивался ею — и не мог насытиться. А потом, когда живая волна сладостного, блаженного безумия отступила, удовлетворенная, остался один-единственный вопрос: как же жить дальше? Без Саманты — никак. Надо что-то придумать, надо рассказать ей, как много она значит для него, ведь не может быть, чтобы все это — только потому, что он в нее влюблен, одному человеку не под силу соткать полотно таких дивных ощущений, может быть, она тоже…

Саманта медленно одевалась. У нее было почти испуганное и почти счастливое лицо.

— Замерзла? — спросил Джастин, чтобы хоть что-то сказать. Молчание тяготило.

— Нет.

— А если честно?

— Нет.

Он подумал, что говорит совершенно не то, что нужно.

— Ты… жалеешь?

— Еще не знаю, — ответила она, и он понял, что она говорит правду.

Это станет ясно потом. Чуть позже. Может быть — через час, когда они доберутся до домика. Может быть — вечером, когда Эдмонд позвонит поинтересоваться, как дела. А может быть — через несколько дней, когда они вернутся в привычную жизнь.

Черт подери, какая может быть привычная жизнь после того, что сейчас было?! Он хотел сказать: «Выходи за меня замуж», но это было бы идиотизмом. Она уже сказала «да» другому человеку. И этот человек, между прочим, ему не чужой.

Но о том, что предал друга, он подумает потом. Не сейчас. Сейчас нужно как-то прийти в себя…

Джастин доподлинно осознал смысл выражения «жизнь пополам».

Ты разбила мне жизнь, Саманта Фокс. Теперь у меня их две.

Ты разбил мне сердце, Джастин Мюррей. Теперь у меня их два, думала Саманта.

Одно осталось у Эдмонда. По праву времени. Другое принадлежит тебе, и с этим, кажется, уже ничего нельзя поделать.

Она никогда ни с кем не испытывала ничего подобного этой быстрой, жадной и нежной любви с Джастином. Даже в лучшие дни с Эдмондом, когда они не могли долго находиться в одной комнате, не занимаясь любовью. Как это было давно — горячее, животное притяжение, такое же животное наслаждение, всегда приправленное чем-то неприятным. Сейчас она вспомнила: ей постоянно казалось, что он относится к ней не так хорошо, как говорит. Что он ее не любит. Ну и пускай, думала тогда молоденькая, безбашенная Саманта. Другого такого парня мне не найти.

И не надо его, другого такого, подумала повзрослевшая, оглушенная случившимся Саманта. Даже этого, кажется, не надо…

До сих пор она не верила, что может с кем-то испытать большее наслаждение, чем с Эдмондом. Теперь она это знала. Потому что с Джастином тоже была страсть — но не животная, а какая-то очень человеческая. И что-то еще. И вот это «что-то еще» стоило того, чтобы жить и пробовать дальше.

Он друг моего жениха, с тоской подумала Саманта. Нельзя. Ну никак нельзя. Это… подло, бесчестно, грязно.

Но если все именно так — сплошная пакость — разве можно с кем-то вот так заниматься любовью? Не сексом, именно любовью.

«Но я его не люблю!» — мысленно выкрикнула Саманта. Он просто друг, просто хороший человек…

…с которым так сладко было наплевать на все запреты, что до сих пор немеет лицо, ноги ватные и мерцает тепло внизу живота, и, если честно, — хочется бессмысленно и светло улыбаться и жаться к его плечу.

Она закусила губу, оборвав длинный вздох.

Возвращались в молчании.

Дома Джастин разводил в камине огонь. Саманта наблюдала за его ловкими, спокойными движениями и радовалась, что есть возможность посмотреть на него, не глядя в глаза. Что же будет дальше? — думала она, нарезая овощи для салата.

Дальше был ужин, потом нечаянное столкновение у раковины с посудой — и еще один грех. Саманта страстно желала провалиться в беспамятство, забыть про все на свете — и с искренним наслаждением предаваться своей слабости. Что, впрочем, она и делала. Память потеряла значение. Значение имели только его руки, его губы, его смуглое и неожиданно мускулистое тело, и взгляд, менявшийся от спокойно-теплого к горячему и обратно.

Потом они лежали в постели, обнявшись. Если бы это была только ошибка, хотелось бы встать и пойти мыться. Но вставать не хотелось — только прижиматься к его плечу и вдыхать пряный запах его кожи.

Саманта дремала. Ей казалось, что она плавится, как воск. Ей и хотелось быть воском — чтобы облепить, объять его всего, стать частью его, ощущать его всем своим существом. Хотелось оставаться неподвижной и теплой под одеялом сливочного цвета, в запахе хорошего, уютного дома.

Он обнимал ее двумя руками, крепко, будто боялся, что, если разомкнет объятия, она тут же исчезнет. Его дыхание щекотало ей лоб. Спокойно, как же спокойно…

— Сладких снов, Джастин.

— Тогда я не буду спать. — Она поняла, что он улыбается. — Потому что самый сладкий сон — ты.

— Я здесь.

— Я знаю.

Утро наступило слишком быстро. Джастин почти сдержал свое обещание — он закрыл глаза только перед самым рассветом, и все равно ему было мало. Мало ее. Он боялся, что не успеет надышаться ею — и так оно и произошло. Чтобы насытиться вдоволь самой драгоценной из женщин, наверное, ему не хватило бы и целой жизни.

Когда она заворочалась под боком, он тут же проснулся, ясный и бодрый. Никогда бы не поверил, что такое возможно.

Может, он просто раньше никого по-настоящему не любил?

— Привет, — сонно сказала Саманта.

— Привет. — Джастин всмотрелся в ее глаза в попытке найти там ответ: можно ли поцеловать? Или уже нельзя?

Можно. Целовались долго, будто пили воду после длинного, знойного дня пути — и не могли напиться. Джастин удерживал себя, чтобы не провалиться в бездну вожделения. Ему хотелось запомнить каждую секунду навсегда впечатать ее в память.