оба зациклились на том, что посчитали отравлением. Статья, на которую он смотрел, была исследованием одного швейцарского врача о гигиене. И о паразитах, и о том, как они двигаются по пищеводу. Семен понял, на что был похож характер повреждений на телах.

– Они что-то ели. Смотри. Следы на руках, губах, и дальше пятна проявляются, как если бы пища двигалась по пищеводу. Такое может быть? Может что-то прожечь пищевод сквозь ткани?

Тамара задумчиво пожевала кончик карандаша и кивнула:

– В теории. Пятна на теле могут появиться после смерти. А вот руки и губы до. Значит, это может быть яд. Ищем по ядам…

Через пять минут Семен понял, что она его не слышит и, скорее всего, не видит, погрузившись полностью в справочники.

– А где Афанасий Федорович?

– Дала ему выходной, с тех пор как его ко мне приставили помогать, у старика не было ни одного выходного. Боялся меня бросить среди пациентов, – неожиданно тепло улыбнулась Тамара. – Но ты же понимаешь, что с ними гораздо спокойнее, чем со многими живыми. Но хотя ночью бывает слишком темно.

И Серабиненко ее очень хорошо понял. В городе, который так пока и не стал до конца их, который лежал в руинах и люди ходили по ним, перебираясь на службу через сгоревшие танки, хотя бы раз в день наступал момент, когда становилось слишком темно. Когда казалось, что завалов не разобрать, что всех тараканов не выбить из щелей, подвалов и подземелий и что в темноте за спиной кто-то стоит. У тьмы был голос. И чаще всего он звучал на одном языке – немецком.

Серабиненко тряхнул головой.

– Куда собрался на ночь глядя? – не оборачиваясь, спросила Тамара.

– На дежурство, – соврал полковник.

Тамара сделала вид, что поверила. «Хлебными крошками» называли в разведке точки, где можно было собрать информацию. Ими могли быть осведомители, а могли быть и такие места, где можно было потолкаться, послушать, что говорит народ. Прежде всего на разборах завалин. Чаще всего в центре города, потому что такие места, как порт и вокзалы, оставались стратегическими объектами и просто так там было не потолкаться… А вот развалины Королевского замка, въездных ворот, форты. Многие называли ворота, которые в самом деле «башнями» и «фортами» были похожи на маленькие замки, Королевским замком, из-за чего возникала большая путаница. А те, кто знал, что это на самом деле, просто не успевали быть во всех местах одновременно и устало качали головой, когда слышали ошибку. «Потом поправим», «Напишем на картах правильно». Да и неважно, как называет советский человек эти дома сейчас. В некоторых воротах даже жили. Обычно такое сооружение представляло собой два или три больших просторных помещения, сквозных, в них размещалась таможня или склады и большой проезд для транспорта. Рядом с Замладским вокзалом, недалеко от работы Семена, как раз находились такие ворота. Они были сильно разрушены, и развалины как раз разбирали, чтобы можно было проехать тяжелому транспорту. А в уцелевшем зале с камином и чудом сохранившимися перекрытиями вповалку на шинелях спали караульные и отдыхала смена рабочих, когда приходили их менять.

Вот туда и подался Семен, чтобы послушать, что будут говорить. Эти ворота были в том числе ориентиром для встречи с командиром. Семен проработал на разборе завала несколько часов, при свете костра помогая передавать камни. Целые кирпичи нужно было складывать аккуратно в башенки. Ходили слухи, что кирпич увезут в Ленинград. Будут восстанавливать город. Семен слушал внимательно. Не было ли каких-то неожиданных событий. Не заболел ли кто сразу всей семьей или бригадой. Умело закидывая удочки для разговора (то случайно обронит что-то про синяки на пальцах от работы, то отпустит шуточку, то спросит, где раздобыл такие сапоги), разведчик направлял разговор в нужное русло. И вот он уже знал, что из Преголи, ближе к подорванному Берлинскому мосту, тоже пару раз вылавливали утопленников с похожими симптомами. Многовато трупов становилось. Но кто будет обращать внимание на тела в городе, где недавно была война? Тем более, что это были тела немцев. Многие говорили про немок, которых доставали из подвалов на Королевской улице. Вроде как синюшные, были страшные, видимо, долго пролежали в подвале, а только рты были то ли обожжены, то ли синяки такие.

Семен слушал, запоминал, а потом почувствовал легкий толчок в плечо, условный сигнал. Он сунул руку в карман шинели и нащупал записку. Хорошо. Значит, командир рядом. Вот, казалось бы, сложно найти друг друга в большом городе. Но агенты СМЕРШа очень хорошо умели быстро затеряться и так же быстро найти друг друга. Именно поэтому в первые дни своего приезда в город Семен постоянно ходил оглядываясь, ему казалось, что, возможно, где-то рядом есть еще одна группа. Странное ощущение.

Семен закончил смену, посидел, погрелся у камина в зале, в этот раз разговором он не управлял, просто слушал, о чем судачат люди. Разговоры были простые. Где найти еду, когда будут раздавать уголь. О том, что скоро разберут пути и пойдут поезда и с Замландского вокзала. Переименовать бы все, чтобы привычнее было уху, чтобы было свое, родное. Кто-то рассказал, как недалеко, за Кранцем – курортным городом на море, в сторону границы двинулись войска, гнали туда немцев, значит. А в Литве фашисты как в воду канули. Растворились. Наши бойцы постучались на литовский хутор, попросились переночевать. Хозяин пустил. Ему даже заплатили за постой из полковой кассы. А утром все были мертвы. Потравились и умерли в страшных мучениях.

– Если все мертвы, кто же тогда рассказал? – иронично спросил Семен, грея руки у огня. Записку он уже прочитал и, скомкав ее, кинул в огонь.

– Да был там рядовой один, мальчишка. Все молоко пили, которым хозяева угощали, а у него живот прихватило, вот и бегал до ветра. Это его и спасло. Все потравились. Он прикинулся мертвым. Их всех в сарай свалили, подперли дверь и дали деру. Он окно высадил и бежать к нашим, да только когда вернулись, сарай уже сожгли. Умерли все, как он говорит, тихо. Во сне. И быстро очень, агония была тоже быстрой.

Семен снова вспомнил Лохштед. И то, как лежали немцы на холодном каменном полу замка, как будто спали. Он еще подумал, что так, скорее всего, и было, кто где упал, там и умер. У них на лицах не было следов мук, агонии. Просто заснули. Кто-то лежал с открытыми глазами, те, кого смерть застала у костра, окостенели сидя. Казалось, пошевели, разбуди их, встанут и пойдут. Но были