земля промерзла так, что они не сумели бы вырыть в ней окопы. Тогда Старик Пат – так солдаты прозвали генерала Патнэма – предложил собрать укрепления из заранее подготовленных звеньев. Солдаты поднимали звенья наверх, на холм, и делали это тихо, как церковные мыши. Тропу, что вела на вершину, обложили тюками с сеном, чтобы ни звука не донеслось до порта. Строительство укреплений, подъем пушек на высоту – дело совсем не тихое. Да и от двух с половиной тысяч солдат немало шума. И все же они справились, и к четырем часам утра все было готово. Генерал Хау признал, что мятежники за одну ночь сделали больше, чем вся его армия сумела бы за месяц.

Дьякон Томас восторженно хлопнул рукой по столу, миссис Томас разрыдалась слезами радости и гордости, а Сильванус продолжал:

– А еще генерал пообещал, что не станет жечь город, если его людям позволят спокойно его покинуть. – Он вскинул руки к потолку и ликующе закончил: – Они ушли.

– Они вернутся в Англию? – спросила я. – Все позади?

– Не совсем. Британские войска, стоявшие в Бостоне, временно разместились в Новой Шотландии. Но порты в Новой Англии им больше не подчиняются. Генерал Вашингтон отправляется в Нью-Йорк. Многие полагают, что британцы теперь направятся туда.

Финеас обещал, что не вернется домой, пока из Бостона не прогонят всех красномундирников. И это только что произошло.

Но Финеас не вернулся.

Как и Натаниэль, Бенджамин и Джейкоб.

Мы ждали их в июне: после сражения при Бридс-Хилл они записались на военную службу сроком на год. Но теперь, вдохновившись триумфом, которым завершилась осада Бостона, они подписали новые договоры, еще на год. Элайджа и Эдвард присоединились к ним, и дома, на ферме, осталось только четверо братьев. Дьякон скорбно ссутулился, миссис Томас притихла и поседела. Шестеро их сыновей ушли воевать, соблазненные обещаниями революции, которая оказалась куда более изнурительной и куда менее захватывающей.

Я продолжала работать и ждать, но и сама не знала, чего же жду.

Глава 5

Среди держав мира

В первые месяцы 1776 года в колониях стал распространяться памфлет, который я без конца перечитывала, держа наготове перо и бумагу. Памфлет, опубликованный анонимно, носил название «Здравый смысл» и призывал не просто к пересмотру отношений с Англией, но к независимости.

Он был таким длинным, что газеты не печатали его целиком и никто не думал прибить его к дереву или столбу, будто обычное объявление, но Сильванус Конант зачитывал с кафедры выдержки из него; правда, прихожане шикали, едва услышав о независимости, а некоторые даже уходили из церкви.

Слово «независимость» было не из тех, которые склоняют на все лады в каждой беседе; стремление к ней многим представлялось шагом за грань допустимого. И все же это слово превратилось в боевой клич.

Войны хотели не все. И хотя за последний год около сотни мужчин из Мидлборо и окрестностей присоединились к армии Джорджа Вашингтона и каждый месяц в нее вступали все новые местные ополченцы, даже здесь сторонников войны было немногим больше, чем тех, кто ее порицал.

Обвинения в предательстве звучали отовсюду; те, кто хотел оставаться под властью Англии, начали называть себя лоялистами – подразумевая, что для их идейных противников нет ничего святого, что они, вероятно, от природы порочны.

– Кому они лояльны? Королю и флагу? Мне думается, лучше быть лояльным своим соотечественникам, – бурчал дьякон Томас.

Несколько месяцев спустя я получила грязное, замызганное письмо с буквами «Дж» и «П» на сургучной печати и подписью «Полк. Дж. Патерсон, 26-й полк» в уголке. Я осторожно надломила печать, потрясенная, что письмо вообще добралось до меня: от братьев мы не получали ни весточки. Послание состояло всего из нескольких абзацев, содержавших краткие и четкие ответы на вопросы, которые я задавала Элизабет. В самом конце значилось:

Народ следует убедить. Уговорить. Памфлет – лишь первая ласточка, знак, что население колоний смягчается в своем отношении к идеям независимости, но знак этот очень важен. Тот, кто написал те строки, сумел подобрать самые сильные и веские аргументы.

Имя автора памфлета по-прежнему оставалось неизвестным, по крайней мере широкой публике, и я втайне мечтала, что его сочинила женщина. Кто-то вроде меня. И почему, собственно, нет? За анонимной личностью с одинаковым успехом могли скрываться как женщина, так и мужчина. Личность автора занимала меня почти так же сильно, как и написанные им слова.

Джон Патерсон оказался прав. Позже, летом, в декларации, составленной Томасом Джефферсоном из Виргинии, Континентальный конгресс объявил объединенные колонии «свободными и независимыми штатами».

Я написала мистеру Патерсону, решив избавить бедняжку Элизабет от моих идеалистических бредней.

14 августа 1776 года

Дорогой полковник Патерсон!

Я стала замечать красоту, которая нам дается бесплатно, – запах сырой земли, цвет рассветного и закатного неба, утреннюю тишину, чириканье птиц, шум падающего с высоты потока воды. Каждому из нас доступны самые чудесные вещи в мире, и мысль об этом меня утешает.

И все же ничто не порадовало меня больше и не обнадежило сильнее, чем слова только что опубликованной декларации. Жизнь, свобода и стремление к счастью. Я повторяла эти провозглашения снова и снова, пока они не стали для меня словами нового языка. Теперь даже мои шаги отдаются в такт им. Жизнь, свобода и стремление к счастью. Никогда прежде сказанное не проникало так глубоко в мою душу и не воодушевляло. Ибо на что нам жизнь без свободы и на что нам свобода без стремления к счастью?

Как вам кажется, в декларации говорится обо всех людях? И о мужчинах, и о женщинах? Ведь ее слова касаются всех – или не касаются никого. Человек не может получить «неотчуждаемые права», а потом объявить, что эти права неотчуждаемы лишь для некоторых. Преподобный Конант объяснил, что «неотчуждаемые» – значит, такие, которые дарованы не человеком, но Господом, принадлежат нам, поскольку мы существуем.

Конечно, здесь есть о чем поразмыслить, есть от чего исполниться надеждой и обрести цель. Те, кто подписал декларацию, отдали в залог того, что в ней сказано, свою жизнь, имущество и священное доброе имя. Имущества у меня нет, моя жизнь не принадлежит мне, но я бы отдала ее в залог декларации, если бы только могла.

Остаюсь вашей смиренной слугой, мистер Патерсон!

Дебора Самсон

* * *

Фрэнсис вступил в армию в январе семьдесят седьмого, когда до нас дошли воодушевляющие известия о битвах при Трентоне и Принстоне. Генерал Вашингтон переправился через реку Делавэр в непроглядной тьме, под снегом и градом, больше того, в ночь на Рождество,