– Мама! Ключи-то у тебя были. Я помню.

– Были. Но забрали у меня ещё в ноябре.

– И где эти ключи?

– Не знаю. Забрали, и всё.

– Кто забрал?

– Начальство. Местком.

– Значит, у папы возьмём, – кивнул Зинов. – Но перестрелять с перепугу может.

– Он обязательно проснётся. И потом – сигнализация же! – опомнилась Татьяна Михайловна.

– Сигнализацию уже отключили, – подал голос Пахомов.

– Кузьмин Виталиному бате пива притащил бидон, заодно… отключил. Звонил сюда, перед тем как вы подошли.

– Ой, Дима! Я тебя и не видела.

Дима был сыном проводника, с которым Татьяна Михайловна передавала оказии. Дима Краснобаев, вылитый отец. Татьяна Михайловна занималась с ним, чтобы он смог в девятый пройти.

– Да. Я аквариум в соседней комнате Зойке чистил. Я тихо сюда зашёл, прокрался, – улыбнулся Краснобаев. – Это кофе? Можно кофе?

– Получается целый заговор. Но как так, Дима, Кузьмин отключил? Там каждый вольер тоже под сигнализацией.

– Вы думаете, он просто так всю весну к папе ходил? Кузьмин, дядя Серёга, он тоже за нас. А вольеры ваши – ерундовина, я сам там кусачками перекушу.

– Но сигнал идёт в центр, к норкам, от каждого вольера. Там, наверное, уже знают…

– Да пусть идёт, – сказал Виталик. – Кузьмин в центральном щитке покопался.

– Мы на ферму зайдём тихо, – сказала Зо. – Ключи возьмём, отпирать станем.

– Я кусачками сигнализацию перекушу, чтобы Кузьмина не подставить. А если вдруг Кузьмин не справился, да и пусть им сигнал идёт. Мы всё равно успеем.

– Да. Верно. Успеете, – согласилась Татьяна Михайловна.

– Пока сторожа прибегут… Главное – ключи не перепутать, какой от какого вольера, – впервые подал голос Бабаец.

– Да. А то двери придётся топором рубить, – сказал Пахомов. – Я топорик беру и ножовку, на всякий пожарный.

– Аккуратней! – предупредила Татьяна Михайловна.

– У меня рукавицы специальные, диэлектрические.

– У нас у всех резиновая обувь, не видишь, мама?

– Ну даёте, – покачала головой Татьяна Михайловна. – Ну даёте… – И потом решительно продолжила: – Рискните, ребята. Пусть лисы умрут в лесу. Мы не для того их выращивали, чтобы они мучились в ожидании смерти на этой, – Татьяна Михайловна брезгливо поморщилась, – на этой псарне… Даже если Вадим Виталич проснётся, вы ребята сильные… задержите его. – Татьяна Михайловна посмотрела в сторону Виталика. Странно, что родной сын так отца ненавидит, подумала она, но, может, он просто проникся её делом, делом селекции? Наверное, Зо его настроила против отца. Впрочем, это неважно. Ребята правы – надо спасать лис, и немедленно!

– Не проснётся он, не проснётся, Татьяна Михайловна.

– Ну почему, в туалет встанет, знаете, как бывает. Только силой сможете задержать. Просто он вас сдаст, на учёт могут поставить, из комсомола выгонят, Галя!

– Да какой комсомол, Татьяна Михайловна. Комсомола нет уже.

– Если арестуют, валите всё на меня. Я попросила, не смогли отказать. Соседи видели, что вы сюда к Зоеньке пришли?

– Мама! Ты что?! Мы по одному, постепенно собирались.

– А если и видели. – Чернявский снял руку с плеча Стеллы. Он был самый умный в этой компании, любитель фантастической литературы, и всегда на любой вопрос находил ответ. – Если и видели, что такого-то? Мы кормить пришли.

– Это ночью-то?

– А что? Ночью. Отмечали начало лета, вот и принесли еду.

– Они уже сутки без еды, по-моему, судя по поведению, – вздохнула Татьяна Михайловна. – Но привыкли, мученики, и почти не воют.

– Нет-нет, – уверил Пахомов. – Папа им мышей притащил. В подвале ставили ловушки, папа сам ставит, он старший по подъезду. И всегда на станцию мышей носит, лисам вашим отдаёт.

– Надо выпустить, – уверенно сказала Татьяна Михайловна. – Это будет правильно. Сейчас пойдёте?

– Нет. После полуночи, – сказал Бабаец. – Лето встречаем. И меньше народу, а лучше, если никого!

Девочки, включая молчаливую Вишневскую и напуганную Рябкову, смотрели на Бабайца с восхищением: модные клетчатые штаны, обтягивающая белая футболка.

– Что уставились, я ветровку чёрную сверху надену, светиться не буду белым пятном, – усмехнулся Бабаец.

– Ты, Юра, как всегда. Говоришь мало, но по делу, – улыбнулась Татьяна Михайловна. Она, конечно, заметила: не белый цвет футболки так насторожил девочек, они любовались им, пока он говорил.

Дождались полуночи молча, стали расходиться. Когда Зо и Татьяна Михайловна остались одни, Татьяна Михайловна сказала:

– Боню и Бориса возьми.

– Да ну, мам, они заснут.

– Я им дам порошки, не заснут.

– Ну давай, разводи свои волшебные порошки.

– Значит… – сказала с кухни Татьяна Михайловна.

– Мама! Ты тише, ночь на дворе.

– Значит… – Татьяна Михайловна подошла к собакам, профессионально железной хваткой нажала на пасть с двух сторон и поочерёдно влила каждой пойло. Собаки, привыкшие к такому обхождению, перенесли экзекуцию абсолютно молча. – Значит, ты просто вышла гулять с собакой. У них понос, вот ты и выводишь их три раза за ночь. Поняла?

– Понос действительно начнётся?

– Не раньше, чем через пятнадцать часов, там выпаренного порошка крушины два с половиной грамма.

– И где мне находиться?

– Ходи около домика, ну, сторожки. Чует моё сердце, он проснётся, когда сын к нему войдёт за ключами. Да это и к лучшему.

– Ребята за руки, за ноги подержат, а девчонки клетки откроют. Не волнуйся, мам.

– Вадим начнёт кричать, не бойся. Главное – дверцы открыть. Надеюсь, что Кузьмин не подвёл.

– Так у Пахомова кусачки, он же говорил. А если что, Пахомов и Бабаец выбьют двери.

– Нет, это тяжело и громко. Лучше ключи. Откроете – и скажи им, родненьким: «Бегите, бегите в лес», как с собаками.

– Мама! Ну что ты меня учишь.

– Я не тебя, ты должна это своим подельникам передать.

– Мама! Подельники. Что за слова!

– Вполне подходящие слова. Вадим побежит сразу к норкам, там телефон.

– И пусть бежит.

– Открыли дверцы – и уходите восвояси. А если не будут уходить, прям гоните их в лес, особенно Канадца, он понятливый. Гоните, и всё. Они голодные, должны сразу за мышами, быстро на поле учуют… Хорошо, что отец Пахомова их сегодня подкормил, это очень хорошо, что именно мышами. А там разбредутся наши лисоньки, дальше – судьба у них незавидная. Но что делать, что делать. И да. Вот деньги. – Татьяна Михайловна вернулась в комнату, полезла в платяной шкаф, протянула пачку двадцатипятирублёвок. Каждому дашь. Чтобы только я виновата была, чтобы при обыске и заполнении протокола у каждого были эти деньги. Вроде алчность. Я твоих друзей подкупила, я виновата, я. Может, пометить? Может, номера перепишем?