– Мам, Соня счастлива. Отстань от неё, – я уже не мог сдерживать раздражения. – Просто отстань от нас… Дай доживать, как ты выразилась, остатки своей жизни так, как мы того хотим!

– Значит, мать вам мешает? – она вскочила и рванула к выходу. – Только помни, я никогда не прощу тебя… За Соньку не прощу! Левин изнасиловал её и продолжил дальше гулять на свободе!

– Да, а ты запретила дочери писать на него заявление, – терпение всё же лопнуло. – Это ты надавила на Соньку, чтобы она не шла в полицию!

– Да, запретила! Чтобы не позориться! Как бы на нас смотрели люди?

– О да… Тогда к чему твоя истерика? Именно с твоей подачи этот ублюдок до сих пор живёт, здравствует и ломает женщин. Посмотри на Марину! Думаешь, она от нормальной жизни потеряла память? Думаешь, это она от любви к нему помнит только меня?

– Не прощу, – прошептала мама и вышла из палаты, забирая весь воздух…

Глава 14

– Ради меня, – эти два слова превратились в мантру.

Понимал, что это чистая манипуляция, но пока она работает, я даже думать не буду о моральной стороне вопроса.

Марина стонала, но делала… Терпела болезненный, изматывающий массаж, не сводила с меня глаз, потому что верила и знала, что пока я рядом, никто не посмеет её обидеть.

Семён Семёнович был прав, она категорически отказывалась покидать палату без меня. Отталкивала реабилитолога, когда не находила меня глазами, начинала злиться, рыдать, голосить, произнося моё имя.

Именно так и начинался наш долгий путь к восстановлению.

Но теперь, спустя две недели, моя девочка спокойно закрывала глаза, доверяя тело массажисту. Упорно крутила педали специального велотренажера, безропотно бродила со мной за руку по безлюдным коридорам клиники после отбоя, именно тогда количество людей в белых халатах было минимальным.

Долгими и мучительными от одиночества ночами я мечтал именно об этом… Ощущать хрупкую ладошку в своей руке и никогда не отпускать… Вот так мечты становятся реальностью.

Марина рядом. Её рука надежно спрятана в моей, и мы словно сцеплены в одну упряжку, готовые преодолевать любые препятствия.

Дурак… Какой же я дурак! Нужно быть аккуратней со своими желаниями, ну или формулировать их точнее.

– Вот умничка! – захлопала в ладоши реабилитолог Лидия, когда Марина впервые смогла встать без поддержки. И моя девочка так воодушевилась её реакцией и моим шокированным взглядом, что слишком переоценила свои силы и сделала ещё один самостоятельный шаг. Покачнулась, но устояла…

Наблюдал, как она медленно вытягивается, как расправляет плечи, после чего на её лице заиграла настоящая искренняя улыбка. Ещё шаг… Ещё… Но тут силы стали покидать Марину, и она полетела вперед, прямо в мои объятия.

– Я рядом, – шепнул и поцеловал её в курносый нос.

– Всегда? – очевидно, в манипуляции Марина тоже сильно преуспела, о чем говорил и психотерапевт, но мне было все равно.

Марина боялась упустить меня из видау, искала контакта кожей, даже подстраивала дыхание, пытаясь воссоединиться полностью. Она будто с жадностью восполняла пустой резервуар заботы и нежности. Моя Мартышка…

– Всегда. Я тебя никому больше не отдам, – откинул выбившиеся пряди со лба и поцеловал…

Эти мгновения были прекрасны. Моя Марина была прекрасна! Тонкая, хрупкая, но уже вернувшая румянец коже. Она хоть и тайком, но ловила свое отражение в зеркале, пыталась сосредоточиться, узнать в нём ту, которая потерялась в вымышленном мире, но было слишком рано.

Нельзя торопить время. Нельзя идти на поводу у своих ожиданий. Главное, чтобы она сумела вернуться не потому, что я этого хочу, а просто из любви к жизни…

Пусть вспомнит, как зависает над морем солнце, как волны бьются с огромными волнорезами, поднимая в воздух теплую взвесь брызг. Пусть загадает желание босиком пробежаться по песку. Пусть захочет проснуться в моих объятиях.

– А ему? Ему…? – Марина упрямо дернула головой, вонзаясь взглядом, и дурно стало…

Меня тряхнуло.

Мышцы сжались в спазме, перед глазами все потухло, а воздух пламенем обжег горло.

Тело стало холодным, каменным, безжизненным. Ток шарашил по позвоночнику, пытаясь запустить сердце, но я трупом себя ощущал. Я и был трупом в тот момент…

Смотрел в глаза Марине, пытаясь понять, что именно она чувствует сейчас.

Боль… Лютый животный страх полыхал пламенем в её глазах.

Марина помнила Левина, и это факт. Просто блокировала память, заставляла себя забыть травмирующий опыт, чтобы снова не испытывать боль. Это была основная теория психотерапевта…

Шахова убеждена, что память Марины пострадала, но не так масштабно, как кажется. Она просто не хочет возвращаться в прошлое.

– Ему особенно.

– Я люблю только тебя, – Марина тихо заплакала и прижалась к моей груди, слабо цепляясь руками. Она тряслась под моими ладонями, но недолго… Легкое поглаживание, и её мышцы становились мягкими, податливыми, и тревога уходила.

Наша близость несла какой-то терапевтический эффект, словно я мог на физическом уровне забирать её боль.

– Я рядом…

– Ну что ж, у нас очевидный прогресс. Поздравляю, Марина, – Лидия подкатила инвалидную коляску. – Вечером бассейн, не забудьте. А теперь вам нужно хорошо отдохнуть и восстановиться. Марина, у вас замечательный муж…

– Спасибо, Лида, – я подмигнул врачу, подводя Марину к коляске, но та вдруг заупрямилась. Уперлась пятками в прорезиненное покрытие зала!

– Пойдём…

– Марина, ты устала. Тебе нельзя перенапрягаться! – Лида вспыхнула и попыталась переубедить Мартышку, но это уже было невозможно. Слишком хорошо я её знал…

Сто раз говорил себе, что нужно быть сдержаннее в выражении эмоций. Если Мартышка видела мой восторг – всё… Она готова была умереть на спортивном снаряде или на процедуре, потому что моя реакция стала для неё допингом, самым настоящим стимулом.

– Марин, там два пролета и длинный коридор. Ты точно сможешь? – чуть склонился, чтобы в глаза заглянуть.

– Ты рядом, – прошептала, и щеки стали красными, почти пунцовыми.

И мы пошли. Медленно, шаг за шагом. Марина вздрагивала при виде белых халатов, но уже не падала, не сжималась, просто начинала дрожать от легкой паники, но это быстро проходило.

Врачи сами не ожидали такого рывка. Они чрезвычайно осторожны в прогнозах, предупреждают, что очень часто после рывка есть откат, впадание в депрессию, приступы агрессии, полная апатия и голодовка.

Нет, они не пугают меня, просто предупреждают, чтобы я был к этому готов. А я готов. Ко всему готов.

Внутри меня столько боли, столько обиды и желания сжечь весь этот мир за каждую слезинку моей Марины, что ничто не удержит…

Мы шли вдоль стеночки, аккуратно уворачиваясь от пациентов и докторов с каталками. И в какой-то момент она отпустила руку. Сама!

Прижалась плечом