Я быстро стянула чулок, она взяла его, и засунула руку внутрь. Он был теплым внутри.

— Даже в самый холодный день он будет таким теплым, — окончательно осмелела я.

— Я куплю все что есть, и те, что на вас, тоже — уверенно сказала дама, и показала стоящим позади девушкам, что ей нужны деньги.

— Одна пара стоит пять суалов, — я решила идти ва-банк, — у меня шесть пар с теми, что сейчас на мне. Еще есть короткие носки, которые сейчас рассматривают девушки, их десять пар, они по три суала.

— Я возьму только эти, длинные. — она рассматривала одеяло, — сколько у вас таких?

— Пять одеял, они по десять суалов, — еще теплее, чем чулки, можно брать в дорогу, или спать, укрывшись ими.

— Мы берем все одеяла, и все чулки, — она отсчитывала из мешка восемьдесят суалов.

Севар достал с телеги мешок с одеялами и мешок с чулками. Я снимала свой чулок. Народ стал интересоваться что здесь происходит, и почему так долго свита короля стоит возле нашей телеги. Шапки не заинтересовали господ, но меня это не беспокоило. Не переживала я и о том, что подделывать мои изделия начнут очень быстро — я напряла очень тонких нитей, скрутила, и прошила одеяла и чулки свободным швом вдоль. Для того, чтобы распустить изделие, нужно разрезать и вытащить эти нитки, иначе, можно только испортить. Я прошивала их всю дорогу, но не прошила свои.

— Когда вы еще привезете такие? — женщина строго посмотрела на меня, — что еще вы делаете?

— Мы приедем в холодную ярмарку, — за меня ответил Севар, — и привезем новые вещи.

— Не продавайте их до моего прихода, — строго ответила женщина, наклонила голову в знак прощания, и отошла от телеги, процессия двинулась за ней, и волна любопытных тут же оказалась возле телеги.

У меня остались только носки и шапки. Носки я решила продавать по три суала, как озвучила даме, а шапки по два суала. Севар надел свою шапку, и показывал ее всем желающим. Носки он тоже демонстрировал, сев на телегу, и сняв калоши.

Десять носков продали за час, и к восьмидесяти суалам мы добавили еще тридцать. Шапки не брали, только щупали, меряли, но не покупали. Я решила не сбавлять цену.

Подходили люди из нашей деревни, и из соседних деревень, обижались, что мы не показали им носки. Я обещала, что к холодам обязательно продам им носки дешевле, чем здесь.

Вечером, когда стало по-настоящему темно, мы упаковали все в телегу, накрыли ее тканями, и оставив соседа, солившего рыбу между телегами, присмотреть, отправились смотреть праздник. Я ждала этого момента с нетерпением, хотелось культурного мероприятия. Но думала я сейчас о том, что спать придется без одеяла… и без носков. На дорогу нужно срочно вязать хотя-бы тапочки, так как калоши были велики, и холодный воздух будет проникать внутрь. Вязать я решила на выезде, в телеге, пока никто не видит. Успею, пока огибаем Среднее море-озеро.

Ярмарка пахла дымом, запеченной на углях рыбой, мясом. Люди вокруг смеялись, гуляли. Все направлялись к берегу, там было светло от костров. Настроение поднималось. На берегу, на дощатых пирсах что-то происходило. Вокруг них на воде стояли лодки, на них закрепили факелы. Из-за отражений огня в воде было еще светлее. На одном из пирсов расположились музыканты. Я рассмотрела маленькие гитары, типа укулеле, или балалаек, погремушки вроде кастаньет, небольшие бубны. Музыка была складной, и напоминала что-то итальянское, или испанское. Иногда вступала дудка, но на мой взгляд, это было лишним. Пел мужчина с укулеле. О том, что его дорога всегда обрывается на море, что куда бы он не шел, он приходит к морю. И он ничего не может с этим поделать.

Отец толкнул меня в плечо, и обернувшись, я увидела у него в руках две кружки, от них шел пар. когда он успел отойти от меня? Я взяла свою, отпила. Там явно был алкоголь и отвар незнакомых трав, а еще я почувствовала в напитке апельсиновый сок.

— Что это? Там апельсиновый сок? — я смотрела вопрошающе на Севара.

— Это продают купцы из-за моря, называется «Горячее сердце» — Севар с удовольствием отхлебывал горячий коктейль. Он даже не подозревает, что если продумать процесс, самый необычный ингредиент его — алкоголь, можно делать дома. Я думала о том, чем можно заменить змеевик.

— Вот это тоже делают купцы, — он протягивал мне ломоть белого хлеба, — попробуй, тебе очень понравится, мы возьмем с собой несколько кусков для Исты и Юты. жаль только они будут сухими.

- Мммм, очень вкусно, — сказала я, откусив сладкую сдобную булку, это было копией плюшки, только намного слаще, и полито медом.

Значит за морем дела идут не плохо, но они не переносят сюда свои знания, приезжают иногда на ярмарки, и практически ничего не увозят отсюда, что они берут за свои товары? Эти земли я начала считать своими, а людей, с которыми жила, своей семьей. Мне стало страшно, что здесь может начаться ужасное.

Толпа загудела, когда возле второго пирса вспыхнули факелы. Мы повернулись туда. В лодках вокруг пирса стояли мужчины, в одной руке держа факел, а в другой копье. Копья они направили на пирс. И я только заметила, что на досках что-то лежит. Забили барабаны, и в ритм с боем с пола начала подниматься девушка. По прическе я поняла, что это девушка из клетки. На ней был черный шелковый халат, при движении стали видны разрезы в халате выше бедра. рукава были широкими, и как подол, имели разрез. Она выполняла сложный гимнастический танец, и было ощущение, что не она танцует под бой барабанов, а барабаны бьют под ее движения. Люди охали, гул довольства и восхищения глушил недовольное шипение моралистов. Громкий и редкий бой сменился дробью, словно вдруг все вокруг начали стучать пальцами по краю стола, толпа замолчала. Девушка разбежалась, и сделала несколько кувырков вперед. Ее халат и волосы блестели, и в отблеске факелов, с развевающимися полами халата, рукавами, она походила на большую черную птицу. Барабаны стали бить реже, факелы от берега в направлении моря стали гаснуть, девушка с последним ударом упала на пирс. Полная темнота легла на только что освещенное место. И вдруг факелы вспыхнули. На пирсе лежал халат, а на нем сидел великолепный черный лебедь.

Толпа ахнула, а мне стало еще неспокойнее. Потому что вряд-ли Тирэс оплатил этот «день молодежи» в его колхозе «Светлый путь Ильича». Это было ракушками для индейцев, огненной водой, которая не греет, а сжигает народы.

Я сказала отцу, что мне нужно отойти, и двинулась в сторону нашей телеги в рядах. Сосед ужинал, запивая рыбу и хлеб олой.

— Девочка, ты почему рано, там сейчас начнется самое интересное, — сосед удивился, увидев меня. — здесь все хорошо, я дождусь вас, все равно не хотел идти смотреть, уж больно устал.

— Я хотела найти женщин из нашей деревни и помыться, но, видимо, все на ярмарке.

— Конечно, все устали в дороге, и сейчас веселятся, пойди, отдыхай.

Я достала из телеги плащ Севара, надела, завязала на шее, и накинула капюшон. Я хотела выйти из этого гвалта, и направилась к шатрам заморских купцов. Осторожно пробралась сквозь толпу выше и левее рядов. Там тоже было много людей, лошадей, и даже коров — приезжие покупали здесь даже скотину, чтобы ни в чем себе не отказывать, и жить привычной жизнью. Шатров было восемь. Это большие купола из хорошей парусины, только вот эта ткань здесь была не просто редкостью, а диковинкой. Даже маломальские технологии тут выглядели неуместно и вызывали отторжение. Люди вокруг считали эти детали роскошью, и похоже, даже не задумывались, что для получения этих вещей им нужны только знания, которыми гости не хотят делиться.