ждал «Аякс» и его страшный капитан. Меня же ждала койка в моей каюте. Ноги сами несли меня к ней. Я не спал, как нормальный человек, несколько дней, а прошлая ночь выдалась и вовсе бессонной. Спать!

… Или капитан-лейтенант Вульф был хроническим неудачником, или, в самом деле, учился на одни «тройки» в Черноморской штурманской школе. По-моему, у него были все шансы потерять одну из двух звездочек на своих эполетах. Это же уму непостижимо! 26 ноября у крымских берегов при свежем юго-западном боковом ветре «Аякс» исчез из вида! Конвойный потерял конвоируемого всего через четыре дня после отплытия![1]

Капитан Чайлдс не обрадовался. Он перепугался!

— Коста! — мы с ним договорились общаться без формальностей в отсутствии «купца Беля». — Что мне делать? Охрана в панике. Того глядишь пустит в ход свои ружья! Она на каждый маневр реагирует нервически. Но я не могу не лавировать!

— По-моему, дурная затея — метаться вдоль крымских берегов в поисках «Аякса». Проще идти прежним курсом на Севастополь. Если мы развернемся или — того хуже — сманеврируем на юг, боюсь случится непоправимое.

— Полностью с вами согласен! Умоляю! Поговорите с русскими. Пусть они успокоятся.

Дежурная смена матросов с «Аякса» распределялась так: трое во главе с унтер-офицером с красными погонами на плечах — на шканцах, двое — на баке. Я подошел к тем, кто стояли около рулевого. Лица у всех были напряженными, покрасневшими от ледяного ветра. Пальцы крепко сжимали ружейные стволы. Смотрели на меня исподлобья. Так и хотелось им напеть про Don't worry — be happy.

— Братишки! Спокойно! Все под контролем! Шкипер худого не замыслил! Идем прежним курсом на Севастополь!

— Как же нам быть спокойными, господин хороший, коли бриг пропал из виду?

— Бриг пропал — спору нет! Но родные берега — вон они, по правому борту. Сейчас Ялту минуем, и хуторок покажется. Там моя сестра с племяшкой живет.

— Так ты крымский⁈ — тут же перешел на «ты» унтер. — Нешто грек? Из балаклавских? Что же ты в черкеске бегаешь?

— Отвечаю по порядку. Не крымский, но родня живет. Не балаклавский, но меня вся Балаклава знает. Кум у меня там — штабс-капитан Сальти. А черкеску не зазорно носить. В нее уже половина офицеров Вельяминова нарядилась!

— Уф! Вот как от сердца отхлынула беда! — унтер вытер мокрое от дождя лицо. — Все в порядке, ребята! На базу идем!

Матросы заметно расслабились. «Be happy» не стали, но взгляды явно потеплели.

— Как же мы в порт зайдем, уважаемый? — спросил меня опытный моряк.

— А в чем проблема? Зайдем — и вся недолга!

— Странные вещи говоришь! Как же можно? Корабль под чужим флагом — да на военный рейд!

Правильный вопрос задал унтер-офицер. Могли нас и ядрами встретить с батарей. Мне же де Витт еще говорил: дан приказ топить чужие корабли, пытающиеся проникнуть в порт Севастополя. Прикидывали вместе с Чайлдсом и так, и этак. Ничего не придумали. Шкипер, хоть и англичанин, положился на русский авось.

И не прогадал! Наше появление в порту застало всех врасплох. Батареи молчали, как и береговые службы. Никто к нам не приближался, чтобы выяснить, какого лешего мы вперлись в охраняемую гавань. Видимо, на берегу шло согласование между высоким начальством, как реагировать на нарушителя. «Виксен» же болтался на рейде, как приблудный бульдог в галстуке из Юнион Джека.

Не прошло и трех часов, как к нам приблизился весельный баркас. Офицер в форме ластового экипажа[2] прокричал нам в рупор вопросы. Мол, какого хрена? Чайлдс ответил: «с такого». Унтер подтвердил, что хрен вышел с позволения морского начальства.

— Ждите! — вот и весь ответ.

Через два часа подошел новый катер. С него закричали:

— Таможенно-карантинная служба! Экипажу спустить трап и построиться у дальнего борта!

Вскоре на палубу поднялась группа солдат во главе с офицером. Лица у всех, как и в одесском карантине, были замотаны тряпками. Но я узнал старшего группы. Это был мой старый знакомый, штабс-капитан Проскурин!

[1] К нашему великому сожалению, все так и было. Начиная с первого дня погони за «Виксеном» и до прибытия в порт Севастополя капитан-лейтенант Вульф демонстрировал вопиющий непрофессионализм в управлении вверенным ему кораблем.

[2] Ластовые экипажи — моряки, списанные на берег, но продолжавшие нести службу. В отличие от практического флота носили форму сухопутных войск.

Глава 6

Сижу за решеткой в темнице сырой

После визита таможенно-карантинного наряда шхуну гребным баркасом отбуксировали назад, с главного рейда в Карантинную бухту. Она напоминала змею, извивающуюся на плоской, лишенной растительности, каменистой земле, припорошенной снегом. Здания карантинной службы, включавшие пристань и пакгауз, имели неприглядный вид, являя разительный контраст с одесским Карантинным городком. Столь же унылыми выглядели окрестности. Здесь «Лисице» было предназначено простоять все время, пока будет идти следствие. Любое сообщение с берегом, кроме почтового, возбранялось.

Изоляция «Виксена» была вызвана несколькими причинами.

Севастопольский карантин вообще отличали строгие порядки. В городе еще не забыли события 1830-го года, когда из-за искусственно навязанного карантинного оцепления и ограничений вспыхнуло народное восстание. Убийство губернатора, введение в бунтующие слободки войск, следствие и суд, казнь зачинщиков — Севастополь тогда прилично потрясло. Повторения подобного никому не хотелось. Экипажу было приказано оставаться на борту вместе с русской охраной. Через 12 дней на шхуне стали подходить к концу запасы продуктов. Белл, не успев прибыть с «Аяксом», принялся бомбардировать берег паническими и обвинительными письмами на имя Лазарева. Он обвинял флотское начальство в желании заморить британцев голодом. Сетовал на отсутствие консула и английских купцов, через которых можно было бы передать письма на родину, «дабы привлечь внимание европейской общественности к деспотическому произволу».

Когда две недели карантина истекли, стало понято, что Белла, Чайлдса и его команду удерживают в Карантинной бухте не только из-за опасений занести в город заразу. Флотские просто никак не могли решить, что им делать с задержанными. Лазарев со своим штабом сидел в Николаеве и на все запросы портового начальства отвечал: «ждите!». Он списывался с Петербургом, с высокими чинами в Адмиралтействе в надежде получить инструкции. Ему отвечали так же, как адмирал отбрехивался от севастопольцев. Без императора никак невозможно было решить дело. Прыжок «Лисицы» натолкнулся на торжество бюрократического идиотизма николаевской России.

Обо всех этих чернильных баталиях мне поведал Проскурин. Он сопровождал меня на гауптическую вахту, где мне предстояло пребывать все время судебного следствия.

Официально я числился арестованным как турецкий эмиссар, вступивший в предосудительные сношения с кавказскими мятежниками. Именно на этом основании штабс-капитан забрал меня со