перед человеком, который находился на грани смерти. В конце концов, Зубастый Юй был отпрыском нашего дунбэйского Гаоми. Да, он совершил серьезное преступление, даже смертью не мог искупить вину, но перед лицом кончины проявил должный героический дух. Отца его поведение тронуло так сильно, что аж пятки загорелись огнем и захотелось прыгать на месте.

Зубастый Юй посмотрел на застойную гнилую воду, где плавали несколько островков зеленых листьев и хилый белый цветок дикого лотоса, потом перевел взгляд на ослепительный гаолян на противоположном берегу реки, сплюнул и громко запел:

– Гаолян заалел, гаолян покраснел, псы японские тут как тут, и творят беспредел, и страну они рвут, наши родичи толпами мрут…

Немой поднял винтовку, потом опустил и снова поднял.

Два солдата сказали:

– Немой, давай попросим командира Юя о снисхождении! Пощади его!

Крепко сжимая винтовку, Немой слушал, как Зубастый Юй горланит песню, не попадая в ноты.

Зубастый Юй развернулся и, гневно глядя широко распахнутыми глазами, заорал:

– Стреляй, брат! Неужто я сам себя должен убить?

Немой вскинул винтовку, прицелился в выпуклый лоб Зубастого Юя и спустил курок.

Отец увидел, как лоб Зубастого Юя раскололся, как черепица, и только потом до его ушей долетел глухой звук выстрела. Немой низко опустил голову, а ствол выплюнул струйку белоснежного порохового дыма. Тело Зубастого Юя замерло на пару секунд, словно деревяшка, а потом рухнуло в воду.

Немой ушел, таща за собой винтовку, двое солдат поковыляли следом.

Отец вместе с толпой ребятишек, охваченный смертельным ужасом, подошел к краю берега и оттуда посмотрел на Зубастого Юя, лежавшего в грязи на спине. От его лица целым остался только рот, черепную коробку снесло, мозги вытекли и залили уши, один глаз выпал из орбиты и висел рядом с ухом, словно огромная виноградина. Его тело упало в грязь так, что брызги полетели во все стороны, сломав стебель хилого белого лотоса, несколько тонких белых волокон протянулись вдоль руки покойника. Отец учуял нежный аромат лотоса.

Впоследствии адъютант Жэнь раздобыл гроб из кипарисового дерева, обитый желтым атласом и покрытый лаком толщиной с медную монету. Зубастого Юя обрядили, положили в гроб и похоронили со всеми церемониями, а могилу вырыли под той маленькой ивой у излучины. В день похорон адъютант Жэнь оделся во все черное. Волосы его блестели, а на левое предплечье он повязал красную шелковую ленту. Командир Юй облачился в траурные холщовые одежды и в голос рыдал. Когда похоронная процессия вышла за околицу, Юй со всей силы разбил о кирпичи новый глиняный горшок[30].

В тот день мама повязала отцу белую траурную повязку да и сама оделась в холщовые траурные одежды. Отец с палкой из свежесрубленного ивового колышка шел следом за командиром Юем и бабушкой. Он видел, как разлетелись черепки глиняного горшка, и это напомнило ему, как раскололся, словно черепица, лоб Зубастого Юя. Отец смутно чувствовал, что две эти похожие картины как-то неразрывно связаны между собой, а столкновение двух этих событий может повлечь за собой и третье.

Отец не проронил ни слезинки, ледяным взглядом наблюдая за похоронной процессией. Ее участники окружили иву, и шестнадцать крепких парней играючи опустили тяжелый гроб в глубокую могилу на восьми пеньковых веревках толщиной в полпяди, взявшись за оба конца. Командир Юй зачерпнул пригоршню земли и отстраненно бросил на сверкающую крышку гроба. Послышался грохот, от которого содрогнулись сердца. Несколько человек с лопатами начали поддевать большие комья чернозема и закапывать могилу, гроб возмущенно кряхтел, потихоньку исчезая под слоем земли, который становился все толще и толще; сначала он поравнялся с краями могилы, потом вырос в холмик в форме пампушки. Командир Юй достал пистолет и, прицелившись в небо над ивой, трижды пальнул. Пули друг за дружкой пролетели через крону дерева, сбив несколько желтых листиков, похожих на тонкие брови. Три блестящие словно лед гильзы со щелчком отскочили в вонючую жижу в излучине, и какой-то мальчишка прыгнул туда же и, чавкая в зеленой грязи, подобрал их. Адъютант Жэнь достал браунинг и тоже дал три выстрела подряд. Пули вылетели из ствола со свистом, пронзительным, как крики петухов, и понеслись над гаоляном. Адъютант Жэнь и командир Юй стояли с дымящимися пистолетами, глядя друг другу в глаза. Адъютант Жэнь покивал:

– Он умер как герой!

С этими словами он сунул пистолет за пояс и широким шагом двинулся в сторону деревни.

Отец заметил, что рука командира Юя, в которой тот держал пистолет, медленно поднялась, дуло пистолета преследовало спину адъютанта Жэня. Участники похоронной процессии ужасно удивились, но никто не осмеливался и пикнуть. Ни о чем не подозревавший адъютант Жэнь размеренно шагал с гордо поднятой головой к деревне, навстречу солнцу, которое вращалось, словно шестеренка. Отец видел, что пистолет в руках командира Юя дрогнул. Отец практически не слышал звука выстрела, настолько он был слабым и далеким, лишь увидел, как пуля пролетела совсем низко и практически скользнула по черным, как вороново крыло, волосам адъютанта Жэня. Адъютант Жэнь не повернул головы, продолжив двигаться вперед все тем же размеренным шагом. Отец услышал, что адъютант насвистывает до боли знакомый мотив. Это была песня «Гаолян заалел, гаолян покраснел». Глаза отца наполнились горючими слезами. Чем дальше уходил адъютант Жэнь, тем больше казался его силуэт. Командир Юй снова выстрелил. От этого выстрела содрогнулись небо и земля, отец одновременно увидел полет пули и услышал звук выстрела. Пуля вонзилась в горло гаоляновому стеблю, и тот повалился на землю. Пока колос медленно падал, его сразила еще одна пуля. Отцу смутно показалось, что адъютант Жэнь наклонился, сорвал у дороги золотисто-желтый цветок дикого латука и долго-долго нюхал его.

Отец говорил мне, что адъютант Жэнь почти наверняка был коммунистом. Кроме коммунистов таких чистокровных героев и не сыщешь. Вот только, к сожалению, герою уготована была короткая жизнь. Спустя три месяца после того, как он удалился размашистой походкой, демонстрируя всем свою героическую выдержку, Жэнь чистил тот самый браунинг, и пистолет выстрелил у него в руках. Пуля вошла в левый глаз и вышла из правого уха, половина лица покрылась порошком синего цвета со стальным отливом, а из правого уха вытекала капельками черная кровь. Люди, услышав выстрел, подбежали к адъютанту, но тот уже мертвым лежал на земле.

Командир Юй поднял браунинг адъютанта Жэня и долго молчал.

7

Бабушка несла на коромысле корзины с кулачами, а жена Ван Вэньи тащила на коромысле два ведра похлебки из золотистой фасоли. Они поспешно продвигались в сторону большого моста через реку Мошуйхэ. Первоначально женщины хотели срезать через гаоляновое поле, напрямую на юго-восток, но с коромыслами пробираться через заросли гаоляна оказалось непросто. Бабушка сказала:

– Сестрица, давай пойдем по дороге. Хоть и длиннее, да выйдет быстрее.

Бабушка с женой Ван Вэньи, словно две больших птицы, прям-таки летели по пустой дороге. Бабушка переоделась в темно-красную куртку, а на черные волосы нанесла специальное масло для расчесывания, так что они блестели. Жена Ван Вэньи была очень миниатюрной, но хваткой и проворной. Когда командир Юй начал вербовать солдат, она сама привела мужа к нам домой и попросила бабушку замолвить словечко, чтоб Ван Вэньи забрали в партизаны. Бабушка обещала помочь. Командир Юй оставил Ван Вэньи только из уважения перед бабушкиным авторитетом. Он спросил у Ван Вэньи:

– Ты смерти боишься?

Тот ответил:

– Боюсь.

Жена добавила:

– Товарищ командир, он говорит, что боится, а сам не боится. Во время японской бомбежки наших трех сыночков разорвало на кусочки.

Ван Вэньи категорически не годился в солдаты, реакции у него были замедленные, он путал право и лево, а во время строевой подготовки на плацу получал от адъютанта Жэня незнамо сколько раз. Жена предложила ему выход: велела в правой руке сжимать стебель гаоляна, как услышит