солдат. С другой стороны, экономическое развитие, необходимое на более высоком уровне, не обладало чрезмерной научной оригинальностью и сложностью — они могли быть заимствованы — как способностью понимать и манипулировать наукой: скорее «развитие», чем исследование. Американские университеты и технические академии, которые отнюдь не были выдающимися по стандартам, скажем, Кембриджа и Politechnique, были намного экономичнее английских, так как они фактически обеспечивали систематичное образование для инженеров, какого еще не было прежде[28]. Они были лучше французских, потому что в большом количестве готовили инженеров соответствующего уровня вместо выпуска небольшого числа высокоинтеллектуальных и хорошо обученных. Немцы в этом отношении скорее полагались на свои отличные средние школы, чем на свои университеты, и в 1850-х годах первенствовали в создании Realschule (реальных школ), технически ориентированных неклассических средних школ. Когда в 1867 году «образованных» промышленников Рейнской области попросили внести пожертвования в честь празднования пятидесятой годовщины Боннского университета, почти все из четырнадцати промышленных городов, к кому обращались, ответили отказом, потому что «выдающиеся местные промышленники ни сами не приобщились к высшему академическому [wissenschaftlich] образованию в университетах, ни до сих пор не отдавали туда своих сыновей»{22}.

Технология все еще базировалась на науке, и примечательно, как быстро нашли применение новшества относительно небольшого числа научных первопроходцев, если они мыслили в выражениях, легко переводимых на язык машин. Новое сырье, часто только найденное вне пределов Европы, поэтому приобретало значение, которое должно было стать очевидным только в более поздний период империализма[29]. Так, нефть уже привлекла внимание изобретательных янки как подходящее горючее для ламп, но быстро нашла новые применения с помощью химической обработки. В 1859 году было произведено только две тысячи баррелей, но к 1874 году почти 11 миллионов баррелей (в основном из Пенсильвании и Нью-Йорка) уже дали возможность Джону Д. Рокфеллеру (1839–1937) установить монополию над новой промышленностью с помощью контроля за ее транспортировкой посредством его «Стандард Ойл Компани».

Однако эти новшества выглядят более значимо в ретроспективе, чем это было в свое время. В конце концов к исходу 1860-х годов эксперт все еще полагал, что единственными металлами, которые имели серьезное экономическое будущее, были цветные, известные еще в древности: железо, медь, олово, свинец, ртуть, золото и серебро. Марганец, никель, кобальт и алюминий, — считал он, — не кажутся предназначенными играть такую важную роль, как их почтенные предшественники{23}.

Рост импорта резины в Англию с 7 600 cwt[30] в 1850 году до 159 000 cwt в 1876 году был заметным, но это количество резины было незначительно даже двадцатью годами позже. Этот материал, все еще в основном собиравшийся в диких местностях Южной Америки, по-прежнему главным образом применялся в таких вещах, как водонепроницаемая одежда и эластик. В 1876 году имелось ровно 200 телефонов, работающих в Европе, и 380 в Соединенных Штатах, и работа насоса с помощью электричества на Венской международной выставке была поразительной новинкой. Оглядываясь назад, мы можем видеть, что крупное достижение было весьма близко: мир собирался вступать в эру электрического света и мощности, стали и быстродействующих стальных сплавов, телефона и фотографии, турбин и двигателя внутреннего сгорания. Однако в середине 1870-х годов этого еще не случилось.

Главным промышленным новшеством, отличным от уже упоминавшихся, основанных на науке, явилось, возможно, массовое производство машин, которые фактически были построены ремесленными методами, как все еще продолжали делать локомотивы и суда. Наибольший прогресс в разработке массового производства приходил из Соединенных Штатов, создателя револьвера «кольт», винтовки «винчестер», массового производства часов, швейных машин и (посредством скотобоен Цинциннати и Чикаго в 1860-х годах) современного сборочного конвейера, то есть механической доставки предмета производства от одной операции к следующей. Сущность произведенной машиной машины (которая подразумевала развитие современных автоматических или полуавтоматических машинных инструментов) состоял в том, что она была нужна в намного больших стандартизованных количествах, чем любая другая машина — то есть востребовалась индивидуалами, а не фирмами и учреждениями. Весь мир в 1875 году насчитывал около 62 000 локомотивов, но что значил этот спрос по сравнению с 400 000 наручных часов, массово произведенных в Соединенных Штатах за один год (1855), и винтовками, требуемыми 3-мя миллионами солдат Федерации и Конфедерации, мобилизованными в период между 1861 и 1865 годами, во время Гражданской войны в Америке? Следовательно, наиболее подходящими для массового производства были те изделия, которые могли бы использоваться большим числом малых производителей и фермеров, швеями (швейные машины), в офисах (печатная машинка), потребительские товары, такие как часы, но прежде всего стрелковое оружие и боеприпасы. Такие изделия были все еще несколько специфичными и нетипичными. Они беспокоили интеллектуальных европейцев, которые уже в 1860-х годах заметили технологическое превосходство Соединенных Штатов в массовом производстве, но не «деловых людей», которые думали лишь о том, что американцы не были бы обеспокоены созданием машин для производства плохих изделий, если бы у них были квалифицированные и разносторонние ремесленники, такие, как европейцы. В конце концов, разве французский чиновник не требовал в начале 1900-х годов, чтобы, в то время как Франция не могла бы поддерживать уровень массового производства наравне с другими странами, она смогла бы больше чем поддерживать свой собственный в промышленности, где изобретательность и навык ремесла были решающими: производство автомобилей?

IV

Бизнесмен, смотря на окружающий мир в начале 1870-х годов, мог, следовательно, источать уверенность, чтобы не сказать самодовольство. Но было ли это оправданно? Хотя гигантское расширение мировой экономики, теперь прочно вставшей на индустриальную основу в нескольких странах и на плотном и действительно всемирном потоке товаров, капитала и людей, продолжалось и даже ускорилось, результат влияния энергии, которую она получила в 1840-х годах, был недолгим. Новый мир, открывшийся для капиталистического предпринимательства, продолжал бы расти — но он больше не был бы абсолютно новым. (Действительно, как только их продукты, такие как зерно и пшеница из американских прерий, пампасов и российских степей, начали поступать в старый свет, как делалось в 1870-х и 1880-х годах, они разрушили бы и расстроили сельское хозяйство как старых, так и новых стран.) В течение поколения продолжалось строительство мировых железных дорог. Но что произошло бы, если бы строительство было менее универсальным, потому что большинство железнодорожных линий было уже завершено? Технологический потенциал первой Промышленной революции, английской революции хлопка, угля, железа и паровых двигателей, казался достаточно обширным. До 1848 года, в конце концов, он едва ли вообще эксплуатировался вне Англии и только отчасти в пределах Англии. Поколение, которое начало эксплуатировать этот потенциал более адекватно, можно было