Парень покосился на пробитое арбалетным болтом плечо, на распоротый бок и кровящую на ноге повязку. Презрительно хмыкнув, захромал наверх. Он не чувствовал боли от ран и не замечал холода кровопотери. Его грело пламя безумия, а уши ласкали звуки дирижируемого им оркестра. Гудение огня, многоголосый плач, тоскливый вой собаки и стоны забившегося в какую-то щель раненого.

Нужно было спешить – разожженное им пламя превращалось из верного союзника в жадного конкурента. Огонь двигался слишком быстро и стремился прибрать к рукам его кровные ЦЕЛИ. Сам Костик сгореть не боялся – не для того рожден! Нет преград для человека с ружьем!

Переступив через скорчившуюся на лестнице МИШЕНЬ, Костик зашагал наверх.

Мишени… Как, оказывается, все просто! Всего-то и нужно было: представить себя в тире, а фигуры издевавшихся над ним подонков мысленно прикрыть белоснежными листами с концентрическими кругами в центре! Бах! В десятку! И никаких проблем! А то лежал до этого два часа на чердаке, держал ублюдков на мушке, а выстрелить все не решался…

Костик засмеялся и с легкостью перескочил через несколько ступеней. За его спиной, на голом бетоне, осталась лежать крохотная скрючившаяся фигурка. Девчонка лет восьми, вряд ли старше. Ее пальцы пытались зажать страшную рану на животе, а наполненные слезами глаза с болью и недоумением смотрели на уходящего убийцу. Кто он? За что? И почему так больно?!

* * *

Тем временем Илья продолжил:

– …а потом, в очередных пацанских терках, кто-то достал нож и полоснул по лицу оказавшегося слишком крепким парня. Кстати, ты и его знаешь – это Юрка из девятого дома. Как ты понимаешь, ни «Скорая», ни полиция не приехали. Юрка выл сутки, не переставая. Страшно так, обреченно… Кто-то из Хаджиевых даже стрелял по нему из окна – мол, спать мешает. Твари… Чтоб их по жизни рвало материнским молоком! Потом полегче стало – Юрка в горячке свалился. Может, и помер уже, давно его не слышно… Ну что, мне продолжать? Или хватит уже?

Я сжал зубы и упрямо кивнул;

– Продолжай.

Илья безразлично пожал плечами:

– Хозяин – барин. Ты гордячку Ленку из третьего подъезда помнишь? Красивая такая, хоть и с прибабахами… Она с девчонками из ювелирки шла – все в брюликах и платине. Сверкали – аки кремлевские елки. Нашли что мародерить, дурехи. Ну вот, проходила она мимо Умара – сына дворника. Мордатый такой, с легкой дебильцой на лице. Знаешь его? Ну вот… Глянула на него брезгливо, демонстративно сморщила носик. Может, даже и пошутила что-то, с нее станется. А тот, вместо того чтобы привычно краснеть и тяжело вздыхать, – тупо пнул ее ногой в живот, затем намотал блондинистые волосы на кулак и уволок в опустевшие хоромы управляющего ЖК. Верные подружки с визгом разбежались, а она и сейчас из окна по ночам кричит. Вот вернется Умар с гулянок, обязательно услышишь. Может статься, что и на два голоса девки кричать будут. Умар он такой, ненасытный. Все тянет к себе девчонок и тянет…

Ярость накрыла меня с головой!

Бац!

Не сдержавшись, я со всех сил влепил кулаком в дверное полотно.

Что-то хрустнуло, рассаженные костяшки густо закровили.

– Идиёт, – скупо прокомментировал Илья. – Покалечишь руку – сдохнешь.

Боль и циничная правда жизни отрезвили. Зашипев, я затряс кистью, разбрызгивая алые пятна по светлым обоям.

Покосившись на непотребство, Илья недовольно покачал головой, затем требовательно скомандовал:

– Дай сюда!

Ухватив протянутую руку, он безжалостно потыкал пальцем в сбитые костяшки. При этом спокойно и флегматично проигнорировал невольно вырвавшиеся ругательства.

– Жить будешь. Но вряд ли долго. Замри, кулак в пластырь закатаю. Будешь как боксер перед боем. Такой же наивный и полный радужных надежд…

– Циник ты, Илья. Как хирург с двадцатилетним стажем.

Парень кивнул.

– На том стоим, по-другому нельзя. Ты, кстати, когда смотришь в добрые глазки такого вот хирурга, попытайся разглядеть в них его личное кладбище. Заодно впиши туда мысленно еще одну могилку – свою. Поверь – он и не заметит… Ведь к этому времени он провел тысяч двадцать операций. Средняя летальность – два процента. Итого – полтысячи могил. Больше, чем у самого результативного снайпера Второй мировой. А ты говоришь – добрый доктор… Все, Алекс, готово! Если в гумно не влезешь и заражение не подхватишь – будешь жить!

– Спасибо, сестричка. Век не забуду!

Илья лишь хмыкнул, не ведясь на подколку. Приоткрыв дверь к похрапывающему и пованивающему Гитлеру, поинтересовался у меня:

– Ну что, с расспросами закончили? Пойдем во двор?

Невольно отшатнувшись от докатившейся смрадной волны, подтверждаю:

– Так точно. Ты как, готов? Возьмешь что-то с собой? Блин, да закрой ты уже его, воняет!

Илья вновь вытащил ампулу из кармана. Взвесив ее в ладони, пробурчал:

– Нищему собраться – только подпоясаться…

Резкий взмах, ампула влетает в комнату и разбивается прямо над головой Гитлера. Илья спешно захлопывает дверь и срывается в коридор:

– Валим!

Оглянувшись на бегу, замечает мое недоумение и полное нежелание куда-то мчаться. Ну а как иначе? Я ведь должен понять, что за хрень тут происходит, прежде чем бегать по первой же команде этого гения без пейсов?

На лице юного химика проскальзывает реальная тревога.

– Не тупи! Это синильная кислота! Летальная доза – одна десятая грамма!

Пазл мгновенно складывается. Шипение испаряющейся жидкости придает картине последние пикантные штрихи.

– Чёрт!

Резво стартую к выходу. На бегу подхватываю Илью и вышвыриваю его в подъезд. Захлопнув за нами дверь, прижимаюсь к ней спиной и вновь повторяю:

– Страшный ты человек…

Парень многообещающе скалится:

– Когда я сдохну, то враги поломают себе ноги, танцуя от счастья на моей могиле!

Интерлюдия: Алик Гитлер

Алик мертв.

До первого этажа добрались без особых проблем. Спускались настороженно, неторопливо, где-то даже – пугливо. За время моего сна стены обзавелись многочисленными рисунками и надписями. Абсолютно разными.

От наивных – кривенький домик, лучистое солнышко, разнокалиберные человечки: «мама, папа, я».

До угрожающих: «смерть хач…» – и кровавая капель вокруг.

Попадались и совсем депрессивные творения. В формате пяти покосившихся крестов и неумелой подписи: «Осталась одна Таня».

М-да… Рисунок вместо тысячи слов. Сердце болезненно сжалось. Не так я себе представлял будни брутального выживальщика, совсем не так. Слишком много крови, слишком много слез…