— Что ты собираешься делать?

Он обернулся, и я увидела его лицо, грустное, но спокойное.

— Что ты собираешься делать?

Бывают моменты, когда вы знаете правду и она несомненна.

— Я не подвергну Солнечную систему риску войны. По крайней мере, пока в ней живут наши дети.

Он услышал меня. Наконец! Дэвиду никогда не доводилось видеть войну, но он слышал мои рассказы о ней. Он видел, что она сделала со мной.

«Подумай об этом. Подумай, что война сделала со мной. Подумай о своём сыне, о дочерях, призванных принять на себя этот удар. И нанести такой удар».

Потому что это было частью Всеобщего Пакта. Если бы мы вступили в войну, если бы это всё же произошло, объявили бы всеобщий призыв, и он бы не миновал ни одного человека старше тридцати лет. С любого бизнеса или имущества взимался бы военный налог, или их бы просто конфисковали. Все мыслимые усилия прилагались бы до тех пор, пока война не была бы завершена. Это коснулось бы Дэйла, Элли, Джо, его, меня. Всех нас.

Дэвид медленно приблизился ко мне. Взял мои ладони в свои. Его руки были такими холодными… Я обхватила его пальцы, инстинктивно стараясь их согреть, пока не осознала, что во мне не осталось тепла…

— Они сломали тебя, Тереза, — прошептал он. — Они призвали тебя, использовали и сломали. Как я могу позволить тебе вернуться туда?

Я покачала головой. Искусственный ветерок донёс до нас запах земли, и я почувствовала влагу на своих щеках.

— Не знаю, Дэвид.

Мы сидели там, испытывая неловкость, обременённые грузом истории, но были не в силах отпустить ладони друг друга. Я помнила всё — каждый раз, когда он вытаскивал меня из состояния глубочайшего отчаяния, каждый раз, когда я сражалась с ним, плакала и требовала от него так много… И вот сейчас — ещё одно требование. И это при том, что я сделала то, чего поклялась не делать никогда.

Мои доводы были обоснованными. Мой долг — неоспорим. Но это не меняло того факта, что я когда-то поклялась, что больше не вернусь в стражи. У Дэвида были свои пределы. Только он желал слишком многого. В отличие от некоторых людей он не мог бесконечно выносить истязаний.

Вот в чём была проблема. Он бы умер за детей. И за меня. Но страдать из-за нас — нет. Во всяком случае, недолго. Или не без причины, которую он мог бы полностью постичь.

Было ли это немного слишком? Было ли несправедливо? Да, я в этом абсолютно уверена. Но мысль продолжала звенеть в моей голове в этой гнетущей тишине. Внезапно мне стало не хватать Дилана. Он знал бы наверняка, что нужно сказать в эту минуту. Он взял бы меня за руку и не дал чувствовать себя такой одинокой в присутствии мужа.

Но Дилана больше нет. Он ушёл. Ушёл навсегда, далеко, как и Бьянка.

— Останься со мной, Дэвид, — неожиданно попросила я. Дэвид не был связан с кровью и болью. Дэвид был связан с солнечным светом, миром и свободой. Я могла насладиться этим в последний раз. Я попросила не слишком много.

Он подумал, взвешивая то, что мог прочесть в моих глазах.

— Я останусь на ночь, — сказал он.

— А завтра?

— Завтра ты вернёшься к своей прежней жизни, и даже если там есть пространство для меня, то вряд ли будет время. Я вернусь домой.

Это было честно. Не то, что я хотела услышать, но всё, что я имела право попросить. Не знаю, кто из нас первым прильнул к другому, но мы обнялись и долго-долго не отпускали друг друга.

Когда, наконец, нашла в себе силы отодвинуться от Дэвида, я произнесла:

— Есть пара вещей, о которых мне надо позаботиться прежде всего. Когда всё закончится, я буду ждать тебя в Палмер-Хаус, идёт?

Он кивнул:

— Идёт. Дети сердятся. Не только Джо, как понимаешь. Она позвонила Элли и Дэйлу. Они просто в ярости.

— Меня это не удивляет. Они, наверное, сейчас переговариваются, стараясь решить, что же им делать с Матерью.

— Ты обязана объясниться с ними.

— Да.

Он ещё раз кивнул:

— Ладно, тогда. Я съезжу проводить Джо на самолёт и скажу ей, что ты будешь на связи, пока не произойдёт что-нибудь ещё.

— Она не захочет улетать.

Мелькнула его улыбка. Она была горестно-радостной.

— Так что ж в этом нового? — Он коснулся моей руки кончиками пальцев и ушёл.

Я не стала сидеть и дожидаться, пока он уйдёт. Мной овладело что-то наподобие непреклонной решимости. Я поднялась и пошла по направлению к боковой лестнице. Уверенно прошагав вниз по ступенькам, прошла через двери и снова оказалась в холле. Я начисто лишилась периферического зрения. Могла видеть лишь то, что было впереди меня. На моём пути никто не попадался. Ничего не останавливалось передо мной. Дверь в кабинет Мисао открылась до того, как я успела протянуть к ней руку.

Он по-прежнему сидел за столом. Клянусь, он даже не поднял глаз. Он ждал меня, сукин сын. Более того, вместе с ним меня ждали и Сири с Виджеем.

— У меня оплата за труд и пенсия третьей степени. Всё это переходит в собственность моих детей, — заявила я. — Если я буду госпитализирована или убита, они получат то, что мне причитается, и будут получать пожизненно, а потом это право будет передано наследникам первого поколения, и так на тысячу лет. Вы согласуете это с бухгалтерами и легализуете решение.

Мисао кивнул.

— Также вы оплачиваете все мои расходы, пока я прохожу переподготовку. Все. Если я захочу мяса коровы, откормленной исключительно зерном, или икры три раза в день, пока мы ещё не приступили к работе, вы заплатите и за них.

Он снова кивнул, и я резко выдохнула:

— Есть ещё одно.

— Да? — Даже сейчас в голосе Мисао не проскользнуло и тени нетерпения.

— Я не хочу иметь спутника. — Мой голос снова обрёл уверенность и отчасти силу. Таким оно было. Моё обычное состояние. Даже призрак Бьянки не мог бы с этим поспорить. — Если вы потребуете, чтобы у меня был спутник, я откажусь от этой миссии.

«Насколько ты нуждаешься во мне, Маршал-Стюард? Настолько, что готов сделать исключение и отойти от правил?»

Виджей переминался с ноги на ногу. Я чувствовала, как сильно он хотел выразить свой протест. Интересно, о чём его спутник нашёптывал ему в этот момент?

Мисао всего лишь моргнул, глядя на меня. Думаю, что я молилась, но, клянусь собственной жизнью, не знаю, о чём именно.

— Отлично. Я гарантирую, что для вас будет сделано исключение.

В моём мозгу раздался звук громко захлопнувшейся двери. Это был мой единственный выход, мой последний шанс, а он даже не спорил.

«Ряди всего святого, Господи, почему он даже не спорит?»

Мисао поднялся на ноги. Он дотронулся до пульта на поверхности стола, и прямо передо мной загорелся красный квадрат. Я почувствовала зуд в ладони. Положила её на гладкую, прохладную поверхность стола. Красный свет проник сквозь кожу и кровь, и кончики моих пальцев стали светиться.