– Сам не знаю, – я перехожу на шепот. – Ты беременна?

Мередит чуть не давится коктейлем.

– Я торчу здесь с тобой и хлебаю это пойло, которое на вкус прямо как зерновой спирт. Только беременности мне не хватало.

– Да ладно, расслабься, – отмахиваюсь я, и Мередит больно пинает меня ногой под столом, как мы часто делали в детстве, когда родители велели нам прекратить ссориться. Я строю ей рожу, подавая знак, что теперь ее очередь гримасничать, и она снова смеется. Итан и Джеффри спрашивают что-то про свадебный наряд.

– А ничего, что Франклин китаец? – ляпаю я.

– А что такого?

– Ну, не знаю, – я стараюсь поддерживать разговор, не думать о Лили и жить настоящим. – А дети? Значит ли это, что воспитывать вы их будете по-особенному?

– Конечно, нет. Это значит в основном только то, что туфли на шпильках мне никогда не носить, – Мередит всегда стеснялась своего роста.

За вторыми слингами мы расспрашиваем Итана о том, как живется одинокому гею в Сан-Франциско, и ловим каждое слово, будто смотрим латиноамериканскую мыльную оперу: его истории удивляют и увлекают, и хоть мы в целом понимаем, что в них происходит, нам, состоящим в длительных отношениях, большинство этих идей чужды.

– Хочешь сказать, люди занимаются этим прямо на улицах? – перебивает Джеффри в самый разгар рассказа Итана о ярмарке Фолсом-стрит[3].

– То есть как это – голые? – подхватываю я. – Прямо совсем голые?

– А что такое «чапы»[4]?

Бедняжка Мередит.

К началу третьего слинга мы уже знаем, как надо действовать: избавляемся от ананасов, вишен и зонтиков и принимаемся за собственно джин. Два тропических ливня оросили лагуну, приближается третий, оркестр на лодке несколько раз проплыл мимо нас, играя то, что было заявлено как хиты из «Топ-40», а на самом деле – совсем не нынешние «Топ-40», разве что группа «Kool&the Gang» недавно пережила второе культурное рождение, а я не в курсе. Несколько пар натуралов отплясывают в лодке – не знаю, как они туда попали и можно ли им вообще туда.

Разговор переходит на Лили, Мередит с Итаном задают вопросы, я предоставляю Джеффри отвечать, а сам уткнулся в бокал и грызу соломинку. Через несколько минут моя соломинка изжевана настолько, что становится непригодной для питья, и я наконец вступаю в разговор.

– Когда Лили был год от роду, он слопала целый пакет гороха в глазури из васаби, – это звучит так забавно, что я смеюсь, но никто меня не поддерживает. – Как-то однажды она уже съела пакет голубики в шоколаде, который мне кто-то подарил, так что это мы проходили. Шоколад – отрава для собак, поэтому я позвонил ветеринару, и тот посоветовал дать ей перекись, чтобы вызвать рвоту – по одной чайной ложке на каждые десять фунтов ее веса, итого полторы чайных ложки. Действует безотказно. До сих пор не знаю, вреден ли горох с васаби собакам, но на всякий случай решил применить старую добрую перекись. Только на этот раз Лили уже знала, что будет дальше, и отказалась наотрез. Я схватил ее за морду и разжал челюсти. В последнюю секунду она дернулась влево, я – вправо, и перекись в итоге попала не в то горло. Лили не только не вырвало, но и к жжению от гороха с васаби в желудке прибавилось жжению от перекиси в трахее, и дышать она стала с жуткими хрипами. Я сразу потащил ее к ветеринару, и через несколько часов все прошло, как будто ничего и не было, но я до сих помню, как думал, что потеряю ее.

Я помню, как ненавидел себя тем вечером, как твердил: если у меня она и года не проживет, значит, я вообще ни на что не способен.

Пока я говорю, на лагуну снова обрушивается дождь, и шум капель по воде напоминает приглушенный барабанный бой. Я делаю паузу, вынимаю изжеванную соломинку из своего бокала и меняю ее на другую, из пустого. Даже не знаю, чей этот пустой бокал, ну и ладно.

– Не знаю, почему я вдруг об этом вспомнил.

Но на самом деле знаю. И снова ненавижу себя, как тем вечером. Живым существам, если они не морские желуди и не растения (впрочем, строго говоря, растения тоже поворачивают листья к солнцу), необходимо двигаться. А под моим присмотром Лили не сумела сохранить доставшуюся ей от рождения способность передвигаться самостоятельно. И хотя все получилось случайно и травмы такого рода типичны для такс – просто так уж вышло, – это все равно моя вина, как и все прочие неприятности с Лили – результат того, что я не сумел уберечь ее.

На столе, за подставкой с меню коктейлей, стоит миска со смесью всякой всячины, чтобы заедать спиртное. Я сую в нее пальцы, ковыряюсь в хрустящей мелочи, проверяя, нет ли среди нее случайно гороха с васаби.

Его там нет.

– ОХ! – Получив пинок под столом, я подскакиваю, звякают бокалы. Мередит ухмыляется от уха до уха.

Хватит плакаться.

– Ну все, берегись, – предупреждаю я Мередит.

– А я тут при чем? – она делает вид, будто ничего не понимает, но с трудом сдерживает смех.

Я хватаю за руки всех, до кого могу дотянуться, и тащу их из-за стола.

– Идем танцевать!

Дождь кончился, лодка снова поплыла по лагуне, на этот раз с нами на борту. Я размахиваю руками в воздухе, двигаясь в четком ритме под звуки оркестра, который играет «С тобой сбылись мои мечты» Холла и Оутса.

Не знаю точно, как относятся китайские родители Франклина к тому, что их сын женится на высокой белой женщине, зато уверен: по их мнению, на свадьбе вполне можно было обойтись без двух гомосексуалистов ростом шесть с половиной футов. Тем не менее они кивают, улыбаются, стараются поддерживать вежливую беседу, и поскольку судья, проводящий церемонию – тоже китаец, это обстоятельство делает происходящее значительно более сносным.

Мэрия Сан-Франциско – поразительная комбинация мрамора, амбиций и архитектурного нахальства, правительственный монумент в стиле «боз-ар», прекрасный, как собор. После того, как Мередит и Франклин получили свидетельство о браке, мы ждем в похожем на грот вестибюле, у подножия огромной лестницы, когда придет их очередь расписаться. Пол мраморный, с мозаичным рисунком из кругов и квадратов, и я в смущении вожу по ним ногой. Мередит великолепна с обнаженной спиной, в простом кремовом свадебном платье от Джей Крю. Наряд в самый раз для ее фигуры и темперамента. Я никогда не пытался представить себе, какой будет свадьба моей сестры. Она не из тех девчонок, которые вырастают, мечтая о свадьбе или играя в невесту. Но теперь, глядя на нее, ослепительную в кремовом туалете на нарядном, но не броском фоне мэрии, я думаю, что свадьба Мередит должна была пройти именно так, и никак иначе.

Когда подходит наша очередь, мы поднимаемся по роскошной мраморной лестнице: Мередит с Франклином впереди, мы с Джеффри и родителями Франклина – в торжественном молчании за ними. Я поднимаю голову, чтобы взглянуть на купол. Он считается пятым по величине в мире, на это чудо стоит посмотреть. Наверху лестницы мы останавливаемся в круглом зале перед двумя двустворчатыми дверями. За ними кабинет, где мэр Сан-Франциско Джордж Москоне и член наблюдательного совета, а также один из лидеров гей-движения Харви Милк были убиты бывшим соратником в 1978 году. Вспомнив это, я передергиваюсь. Место с мрачной, но значительной историей.