– Ты счастлив?

– За тебя? – уточняю я. – Конечно!

В другом углу бара Франклин что-то воодушевленно рассказывает Джеффри.

– Нет. Ты сам счастлив?

Я медлю, не зная, как ответить ей правду.

– А почему ты спрашиваешь?

– Не знаю. Я наблюдала за тобой в эти выходные, – Мередит забирает у меня меню коктейлей и кладет его на стойку.

– Да я все думаю об этой смске. Никак не могу выкинуть ее из головы.

– От кого?

– Ни от кого.

– «Никто» прислал тебе смску?

– «Никто» прислал смску Джеффри.

Мередит с досадой глядит на меня.

– Это что, номер Эбботта и Костелло?

– Я тебе потом объясню. Как только немного уладятся дела у Лили.

– С Лили все будет в порядке. Я за тебя волнуюсь, – Мередит обнимает меня за плечи, но я молчу. – Не надо пренебрегать своим счастьем, делая вид, что беспокоишься за Лили.

– Ничего подобного, – возражаю я.

– Говори за себя.

– Я и говорю!

– А вот и нет. Мы же выросли вместе, забыл? Я знаю тебя лучше, чем тебе кажется.

– Да ну? – Я ухмыляюсь. – Скажи еще, ты заранее знала, что я сейчас сделаю! – Я даю ей быстрого пинка в голень. Вот тебе! Надеюсь, никто не видел и не подумал, что она вышла за тирана.

– Уф! Вообще-то да, знала, – Мередит хватается за голень, не сводя глаз с меня. – Надо заявлять о своих потребностях, чтобы добиться их удовлетворения. Вот и все, что я хотела сказать.

– Бармен!

Мередит ехидно усмехается.

– Да я не об этом.

– Знаю я, о чем ты.

Мы относим шампанское Франклину и Джеффри, я предлагаю последний тост:

– Желаю вам всех благ в совместной жизни!

Коротко. Просто. В точку. Я смотрю на Мередит, спокойную и раскованную в платье цвета слоновой кости. Моя сестра совсем взрослая. Я благодарен ей за то, что мы выросли вместе.

Когда мы возвращаемся в наш номер, на этот раз я предлагаю изменить планы и забронировать два места на первый же утренний рейс. Шикарного завтрака в компании новобрачных не будет – только кофе в аэропорту и то, что подадут в самолете. Если нам повезет, удастся еще наскоро попрощаться перед отъездом в аэропорт.

Я забираюсь в постель и сдаюсь накопившейся за день усталости. Но каким бы утомительным он ни был, этот день, во многих отношениях наше приключение в Сан-Франциско стало маленьким оазисом спокойствия. Я вспоминаю, как плыл на лодке в ресторане «Тонга» и покачивался в танце под Дэна Фогельберга, Шину Истон, и кто там еще считается популярным у них, в параллельном мире бара «Ураган».

Я выключаю свет.

Тьма.

Каторжный труд выздоровления начинается.

– Жми, – говорю я.

– Я и жму, – отвечает Джеффри.

– Сильнее жми.

– Жму так сильно, как только решаюсь.

– Ну, тогда, значит, ты неправильно жмешь.

– Хочешь, поменяемся? Легко тебе – только стой и держи фонарик.

– Ничего себе легко! Ты же все время вертишься.

Джеффри, разозлившись, бросает свое занятие. Выпрямляется и стукается головой о нависшую ветку дерева.

– Осторожно, ветка, – предупреждаю я, когда в этом уже нет никакой необходимости. Я знаю, что он взбесится, но считаю себя вправе говорить, что думаю, потому что мне страшно.

Я отдаю Джеффри фонарик и присаживаюсь на корточки рядом с Лили, дрожащей на гравии в лужице яркого света. Потом, как учил ветеринар, подсовываю ладони под ее живот с обеих сторон и принимаюсь массировать мягкий мочевой пузырь – вглубь и назад, вглубь и назад. Ничего. На свету блестят хирургические скобки у нее на спине. Лили зашнуровали, как футбольный мяч.

– Есть что-нибудь? – спрашивает Джеффри.

Я приподнимаю Лили и заглядываю под нее в поисках улик. Доказательств, что она пописала.

– Ничего, – я повторяю процедуру. – Врач сказал, что он на ощупь как воздушный шарик с водой?

– Да. Как шарик с водой. Размером примерно с маленький лимон.

На ощупь живот Лили – и вправду как шарик с водой. Мягкий и податливый. Вовсе не на выжимание ее мочевого пузыря я настраивался на обратном пути из Сан-Франциско. Мне казалось, мысленно я подготовился ко всему так хорошо, как мог. Пил кофе вместо спиртного. Бодрствовал вместо того, чтобы спать. Составил список всех необходимых нам покупок на салфетке: манежик, чтобы ограничить подвижность Лили, пледы, чтобы она не скользила на твердом дощатом полу, игрушки, чтобы ей было чем заняться, не переутомляясь физически. Лакомства – только полезные, чтобы она не растолстела, пока будет поправляться и мало двигаться. Лишние фунты – ненужная нагрузка для ее спины.

Но процедур выжимания собачьего мочевого пузыря в этом списке не значилось, хотя этот пункт кажется мне сейчас совершенно очевидным. Ветеринарша, которая выписывала нас из больницы, расстелила на холодном металлическом смотровом столе впитывающую пеленку и показала нам, как надо действовать. Это получилось у нее так легко, что мне показалось, будто я сразу усвоил урок. Но оказалось, ошибся. С самой выписки из больницы мы так и не смогли заставить Лили пописать.

– Бедная моя девочка. Какое унижение, – я поднимаю Лили футбольным захватом, как нам показывали, поддерживая ее задние ноги и стараясь не грохнуться головой о ветку. – Пойдем спать.

Джеффри раздраженно выключает фонарик. Да, наша неудача означает, что Лили обмочится во сне, в нашей постели, но тогда нам придется всего-навсего встать и сменить постельное белье. А не выжимать еще сильнее мочевой пузырь Лили.

В доме я ставлю Лили на плед, и ей удается устоять на ногах. Этот прогресс меня потрясает, хотя ходить она пока еще не в состоянии. Зато может стоять, пусть и не слишком уверенно, что само по себе – огромное достижение. Мне пока что хватает. Я еще раз перечитываю инструкции к лекарствам, прописанным Лили, выбираю «трамадол» от боли и «клавамокс» от инфекций и засовываю их в съедобный кармашек. Лили глотает лакомство.

– Мартышка, ты только посмотри! Ты стоишь!

– Меня зовут Лили.

– Знаю, – я кладу ладонь ей на макушку, и она устало моргает. Ей всего семь лет, но впервые в жизни она выглядит старой. Полоса выбритой кожи тянется вдоль спины, где блестят скобки. Без каштановой шерстки вид у нее плачевный.

– Так что с тобой случилось?

Лили сосредотачивается, припоминая.

– Не знаю. Проснулась, а идти не могу.

– Как ты меня напугала! – я обхватываю ее голову обеими руками, и она становится похожа на монахиню в апостольнике.