Впрочем, если ему нравилось изображать из себя того, кем он не являлся, то это было его личным делом, и кто я, чтобы его осуждать, учитывая мой собственный внешний вид, так мало напоминающий о том, что когда-то я носила роскошные наряды и танцевала в Версале.

При нашем появлении мужчина отложил свое занятие и подал знак слуге принести что-нибудь прохладное, утолить жажду с дороги.

– Итак, что привело тебя на этот раз, мой друг? Чем Демир рейс может помочь такому уважаемому человеку, как ты? – подражая восточной манере растягивать слова, хозяин по-французски обратился к Лефевру, поднося свой кубок ко рту и предлагая гостю последовать своему примеру.

– Я нашел «его», – отпив совсем чуть-чуть, капитан вернул посуду на поднос. – Мне нужны гарантии того, что никто не станет вмешиваться и чинить препятствия, когда я решу вывезти его в Европу.

– Где же он? – глаза Демир рейса заинтересованно расширились при упоминании того, о чем или о ком знали только он и наш капитан. – Ты уверен, что это именно то, о чем мы говорили в прошлый раз?

– Уверен, – кивнул в ответ Лефевр, не спуская глаз с собеседника, – это именно он. Если договоримся, ты получишь свою долю уже сейчас, золотом, – достав из-за пазухи увесистый кошель с приятно позвякивающим содержимым, он подкинул его в руке, демонстрируя тяжесть. – Плюс пять процентов за срочность, – сняв с мизинца левой руки перстень с большим квадратным рубином, он добавил его к предложенному.

Алчный блеск зажегся в глазах рейса при виде столь щедрой платы, но еще больше его интересовало, сколько же получит от сделки сам Лефевр? Он так прямо об этом и спросил.

– Нино, – повернувшись в сторону сицилийца, капитан, указав глазами на меня, вполголоса велел: – Пойдите пройдитесь немного. Только не слишком удаляйтесь, вы мне еще понадобитесь.

Повторять дважды не потребовалось. Несмотря на любопытство, пребывать в духоте я больше физически не могла, поэтому с радостью воспользовалась полученной возможностью и вышла наружу, предоставив возможность ушлому французу и его собеседнику поговорить с глазу на глаз.

Очень хотелось пить. От тягучего и приторно-сладкого напитка, который нам предложили в лавке рейса, пришлось отказаться после первого же глотка. Непривычное угощение лишь усиливало жажду, которая из-за местной жары была просто невыносимой. Ноги сами привели к торговым рядам в надежде, что за пару медяков смогу найти что-нибудь, способное утолить мучительное чувство, но ничего даже отдаленно похожее на это найти не смогла. Растерянно оглядываясь по сторонам, я готова была уже заплакать от отчаяния, когда мое внимание неожиданно привлек один человек.

Выше среднего роста, смуглый, как и большинство жителей этих мест, с сединой в бороде и темных курчавых волосах он выглядел лет на пятьдесят – пятьдесят пять. Его потертая местами одежда практически ничем не отличалась от той, что была надета на его соотечественниках, и состояла из очень широкого плаща с капюшоном, именуемого бурнус, и длинной тонкой ткани, несколько раз обернутой вокруг головы.

Укрывшись под узким рваным навесом, неспособным толком защитить его от палящего солнца, он, сидя на корточках, почти не останавливаясь, крутил большое деревянное колесо, наподобие того, каким поднимают корабельный якорь. К этому колесу самым немыслимым образом были подсоединены несколько полых стеблей какого-то местного растения, сильно напоминающего бамбук, вставленные друг в друга, с торчащим свободным концом, под которым стоял большой глиняный кувшин. Поначалу мне показалось, что мужчина душевнобольной, так странно выглядели его потуги со стороны. Но затем произошло чудо. Из стебля прямо в кувшин тоненькой, как ниточка, струйкой потекла вода.

Облизнув пересохшие губы, я как во сне шагнула вперед. А человек тем временем наполнил кувшин и, подставив вместо него другой, поднялся с земли. Босой, со сбитыми в кровь ногами, он с трудом подошел к краю навеса, где его уже поджидала целая ватага оборванных ребятишек, оживившаяся при его приближении. Раз за разом наливая воду в протянутые сложенные ковшиком ладошки, добрый дяденька напоил их водой. Весело щебеча на своем языке, вволю напившаяся ребятня как стайка птичек понеслась дальше, а человек, несмотря на незавидное положение, довольно улыбаясь, вернулся к своему занятию, наполняя спасительной влагой кувшины и бесплатно угощая ею страждущих.

Я была в двух шагах от него, когда он повернул голову в мою сторону и, щурясь от слепящих лучей, бьющих ему прямо в глаза, окинул меня внимательным взглядом.

– Нино, – обратилась я к спутнику, не отходящему от меня ни на шаг, в отличие от Акбара, который куда-то исчез, – как сказать по-арабски, я хочу пить?

Матрос только пожал плечами. Приблизившись к водоносу, он жестами попытался объясниться, когда тот с улыбкой протянул мне чашу с драгоценной влагой и на ломаном французском произнес:

– Угощайся, госпожа.

Вода, добытая столь странным способом из-под земли, была на удивление холодной и приятной на вкус. Я уже почти допила, когда до меня дошло, как он ко мне обратился, и от неожиданности поперхнулась. Сильно закашлявшись, я с выпученными глазами, как у рыбы, внезапно выброшенной на берег, уставилась на говорившего, который как ни в чем не бывало предложил воду Нино, но тот, покачав головой, отказался.

– Как вы догадались, кто я?

В ответ он лишь пожал плечами:

– Это очевидно, госпожа. Я не думал, что мои слова могут вызвать такую реакцию. – Взяв чашу у меня из рук, он, тяжело повернувшись, направился к колесу, оставив нас глядеть ему вслед, но на полпути обернулся: – Здесь, ты не найдешь ответов на свои вопросы, госпожа. Да они тебе и не нужны. Жизнь сама расставит все по своим местами, и тебе останется только…

Вытянув шею, я ловила каждое слово этого странного, но удивительно мудрого человека, читающего меня как открытую книгу, но закончить мысль ему не дали. Появившиеся словно ниоткуда люди с палками в руках, вереща на своем языке, как стая ястребов набросились на несчастного человека и принялись его избивать. Глубоко шокированная происходящим, я замерла на месте, не в силах поверить в происходящее. Несколько человек бросились к колесу и, ухватившись за него, расшатали и, выдернули из земли, безжалостно круша и топча то, что было сделано с такой любовью и во имя добра.

Как я смогла догадаться, это были торговцы воды, которым добрая душа помешала наживаться на несчастьях страждущих. В столь жарком климате, как этот, они продавали драгоценную влагу по баснословной цене, приравнивая к золоту, и то, что кто-то посмел лишить их жирного куска, раздавая воду бесплатно, в их глазах приравнивалось к преступлению.

Сжав эфес шпаги, я собиралась пустить ее в ход, когда посланники Демир рейса встали между нами и толпой, отгородив нас подобно стене и настойчиво увлекая за собой. Скрипя зубами от досады, мне пришлось опустить руку и последовать за ними обратно в лавку, где, как оказалось, кипели страсти не меньше, чем на улице. Видимо, так и не пришедшие к согласию стороны решили разобраться друг с другом с помощью кулаков.