Однажды мы играли в королей и королев. Я лежала на лесном ложе, погруженная в зачарованный сон. Анри и Виктор, одолев множество испытаний, наконец нашли меня.

– Она прекраснее всех на свете! Сон, подобный смерти, сковал ее члены. Лишь любовь способна ее пробудить! – продекламировал Анри, вскидывая меч к небу. Потом он наклонился и поцеловал меня.

Я открыла глаза и обнаружила, что Анри потрясенно уставился на меня, как будто сам не верил в то, что произошло. На Виктора я смотреть не решилась. Я снова зажмурилась, не реагируя на поцелуй.

– Я подумал, что… я подумал, это ее разбудит, – испуганно пролепетал Анри.

– Она не спит. – Голос Виктора был ломким, как скованная утренним инеем трава. – Видишь? В ее жилах нет жизни. – Он приподнял мою безвольно повисшую руку. – Она мертва. Но мы еще можем отыскать пути, которым при жизни следовало биение ее сердца.

Виктор повел пальцем по голубым венам моей бледной руки до самого локтя. Рука дернулась от его прикосновения.

– Не шевелись! – прошептал он, заметив, что я приоткрыла один глаз. – Вот мой клинок; он острее и тоньше твоего меча. Посмотрим, течет ли кровь в ее безжизненном теле.

– Виктор! – В голосе Анри больше не было смеха. Он отнял у Виктора мое запястье и прижал к себе, вынуждая меня выйти из роли трупа. – Так нельзя!

– Всего один крошечный разрез, чтобы посмотреть, что находится под кожей. Неужели тебе не интересно?

Если раньше злость Виктора выливалась в неконтролируемую бурю эмоций, то на этот раз она была темнее и глубже и напоминала дно озера, холодное и непостижимое. Это была какая-то новая, незнакомая злость, и я знала, как с ней совладать.

– Элизабет не возражает. – Нож Виктора подмигнул на солнце, как будто тоже хотел участвовать в игре. – Ее интересует красота мира и поэзия, а я хочу узнать, что прячется под каждой поверхностью. Дай сюда руку, Элизабет.

Анри, чуть не плача, оттащил меня подальше.

– Нельзя резать людей, Виктор. Нельзя, и все тут!

Я не знала, куда смотреть и как себя вести. Но я знала, что, если останусь с Анри и поддержу его, в конечном счете это не принесет мне никакой выгоды. Кроме того, я могла навлечь на себя гнев Виктора. Никогда еще я не становилась его целью! Я с негодованием поняла, что Анри поставил меня в ужасное положение.

Я выскользнула из объятий Анри и кокетливо поцеловала Виктора в щеку, а потом взяла его под руку так же, как мадам Франкенштейн брала судью Франкенштейна.

– Это была только игра. А ты все испортил, когда поцеловал меня без спросу.

От Виктора исходил почти ощутимый холод, но лицо его, гладкое и неподвижное, как стекло, не выражало ничего.

– Мне надоели твои игры, Анри. Они скучные.

Анри, пытаясь сообразить, как так вышло, что виноватым оказался он, переводил взгляд с меня на Виктора; его доброе лицо горело обидой и непониманием.

– Анри не понимает, как надо играть в труп, вот и все, – сказала я. – Это наша с тобой особая игра. И вообще, мы для этого уже слишком взрослые.

Я посмотрела на Виктора, ожидая подтверждения своих слов – отчаянно желая его получить. Я должна была исправить положение. Я не могла потерять Анри. Он приносил в мою жизнь столько красок.

Виктор кивнул и бесстрастно поднял бровь.

– Наверное, ты права. В следующем месяце мне будет четырнадцать. На мой день рождения мы поедем на воды. Матушка тебе уже говорила?

Нельзя было, чтобы он ушел, продолжая злиться на Анри. Наш друг мог никогда больше не вернуться. Виктор нелегко прощал обиды. Годом ранее повар подал обед, от которого Виктору стало плохо. Целую неделю Виктор отказывался есть приготовленные им блюда, вынуждая родителей избавиться от повара и найти ему замену. Я не хотела, чтобы он избавился от Анри, пусть даже тот все усложнял.

Безмятежно рассмеявшись, я сжала руку Виктора и улыбнулась ему.

– Пожалуйста, Виктор, пригласи Анри и его родителей поехать с нами. Иначе вы с отцом будете пропадать на охоте, а мне придется сидеть дома с маленьким Эрнестом.

– Но ты говорила матушке, что любишь Эрнеста.

– Он только и делает, что плачет и мочит пеленки. Если меня оставят с ним, я стану самым несчастным человеком на свете! Я буду несчастна без тебя. Если Анри поедет, у тебя будет повод отказать отцу. И он сможет взять вместо тебя месье Клерваля.

Остатки гнева во взгляде Виктора наконец растворились.

– Конечно, Анри надо поехать с нами.

Продолжая улыбаться, я повернулась к Анри, и он с облегчением, хотя все так же смущенно, кивнул.

– Иди и скажи родителям, Виктор, – сказала я, – чтобы они рассчитывали на Клервалей. А я провожу Анри до лодки.

Виктор, сбросив гнев, как одежду, спокойно зашагал прочь.

По пути к пристани я держалась от Анри на некотором расстоянии. Мы были почти у озера, когда он взял меня за локоть, вынуждая остановиться.

– Элизабет, прости меня. Я не понимаю, что сделал не так.

Я беспечно улыбнулась. Улыбки были моей валютой. Другой у меня никогда не было. Мои платья, туфли, ленты – все это принадлежало Франкенштейнам. Мне одолжили их на время и так же временно позволили поселиться в доме на озере.

– Ты испортил выдумку Виктора. А ты знаешь, какой он обидчивый.

– Прости, что поцеловал тебя.

– Тебе не следовало так поступать. – Я поднесла пальцы к губам и обнаружила, что уже не улыбаюсь. – Больше никогда так не делай.

Его лицо выражало глубочайшее разочарование.

– Можешь ответить на один вопрос? Только честно. Я кивнула. Но я знала, что, какой бы вопрос он ни задал, я этого не сделаю. Честность была роскошью, которую я не могла себе позволить.

– Ты счастлива в этом доме?

Простой вопрос обрушился на меня, как удар, и я отшатнулась, как когда-то отшатывалась от кулаков опекунши.

– Почему ты спрашиваешь?

– Иногда вещи, которые ты говоришь, похожи скорее на мои пьесы, чем на настоящие чувства.

– А если и нет, что с того? – прошептала я, улыбаясь, хотя улыбка причиняла мне физическую боль. – Что ты сделаешь? Что тут вообще можно сделать? Это мой дом, Анри. Другого у меня нет. Без Франкенштейнов у меня не будет ничего. Понимаешь?

– Конечно, я…

Я остановила его жестом. Он не понимал. Если бы он понимал, то не стал бы задавать такой глупый вопрос.