Сьюзи снова опустила взгляд в блокнот.

– Это произошло сразу после двенадцати дня, – сказала она. – Судя по всему, она владелица какой-то выставочной собаки.

– Принцесса.

Сьюзи перевернула страницу и кивнула.

– Да, Принцесса, – сказала она. – Собака тоже пропала.

Глава седьмая

События развивались слишком стремительно. Принцесса пропала? А Аделину похитили – получается, украли? Мне стало жарко, и я шумно задышал.

– Откуда у тебя эта информация? – спросил Берни.

– Да так, напели.

– Кто?

Лицо Сьюзи стало жестче, а взгляд тверже – теперь она живо напоминала мне Берни, когда на того находило упрямство.

– Я не выдаю свои источники.

Берни заговорил громче. Такое происходило, только если он был действительно сильно расстроен – да и тогда нечасто.

– Меня не интересуют твои чертовы источники, – сказал он. – Я хочу знать, насколько твоей информации можно доверять.

Когда Берни злился, большинство людей сдавали назад. По правде говоря, Берни мог быть – не хочу говорить «опасным», потому что это Берни, и он лучше всех – так что давайте скажем, что он иногда был довольно жестким человеком, но только с преступниками, а Сьюзи преступницей не была. Но вот сюрприз: Сьюзи сдавать назад не стала, напротив, зло вздернула подбородок.

– Моей информации можно доверять.

Они смерили друг друга взглядами. Мне не нравилось, к чему все шло, вот ни капельки. Я гавкнул, и они оба на меня посмотрели. Я собирался гавкнуть еще раз, но тут в доме зазвонил телефон. Берни поспешил внутрь.

Я потрусил за ним. Из автоответчика разносился сердитый голос.

– Какого черта происходит? – это был лейтенант Стайн. – Я думал, ты на нее работаешь. А ее похитили прямо на дороге посреди бела дня? Да возьми ты уже трубку, господи боже мой!

Берни подошел к телефону. Он шел медленно, словно двигался сквозь толщу воды, так что я с уверенностью мог сказать: трубку он поднимать не хотел. Затем его спина стала неестественно прямой, словно он каким-то образом нашел скрытый резерв сил – я такое видел уже много раз – и он снял с рычага телефон. Берни – и, наверное, в этом и кроется наше с ним небольшое различие – мог себя заставить делать вещи, которое он делать не хотел. Но лично я считаю так: зачем лишний раз себя утруждать?

– Да? – сказал он.

– Что, черт возьми, случилось? – раздался голос лейтенанта Стайна через громкую связь.

– Это ты мне расскажи.

– Какие-то парни остановили ее лимузин на Рио-Локо-Роуд, наставили пистолет на водителя и похитили Боргезе. И ее проклятую собаку. Ты почему был не с ними?

– Она нас не наняла, – объяснил Берни.

– Что? Она сказала мне, что наняла. Как-то не сходится, Берни. Ты же не пытаешься… – тут Берни нажал на кнопку и голос лейтенанта Стайна стал гораздо тише – теперь он звучал через динамик телефонной трубки.

– Я ничего не пытаюсь, – сказал Берни. – Она уволила нас так быстро, что можно считать, что и не нанимала, – лейтенант Стайн сказал что-то в ответ, но что, я не разобрал. – Не могу сказать, почему. Это ее право. А ты как с этим связан? Их тренер тоже была в лимузине? Что…

Я услышал из динамика громкий щелчок. Берни повесил трубку, посмотрел сначала на меня, потом на Сьюзи. Та что-то быстро писала в своем блокноте.

– Сьюзи? – очень тихо сказал он. – Что ты пишешь?

Она подняла взгляд. Ручка в ее руках продолжила двигаться, хотя Сьюзи даже не смотрела, что делает. Иногда люди меня восхищают.

– Я пишу… Вопрос для Берни: почему тебя уволили?

Берни смерил ее холодным взглядом. Да что между ними происходит? И вообще, вся эта история с увольнением: это был я виноват, а не Берни. Я гавкнул. Сьюзи закрыла свой блокнот, подошла ко мне и принялась гладить меня по голове.

– Хороший мальчик, – сказала она. Правда заключалась в том, что я был плохим мальчиком, а не хорошим, но полагаю, что Сьюзи об этом не догадывалась. Что еще мне оставалось делать? Да и гладила она меня так приятно, что я просто прогнал все мысли из головы и принялся наслаждаться каждой секундой.

– У нас возник личный конфликт, – сказал Берни. Сьюзи перестала меня гладить.

– У тебя и миссис Боргезе? – спросила она.

– Верно.

– И каковы были обстоятельства?

– Я не хочу вдаваться в подробности, – сказал Берни. – И все это я говорю не под запись.

– Что – все?

– Все, что я тебе рассказываю.

– Ты мне ничего и не рассказал, Берни. Возможно, ты не осознаешь, насколько это все важно. Собачья выставка «Грейт-Вестерн» – детище мэра. Он сейчас вне себя от злости. И ты – часть этой истории, нравится тебе это или нет.

– Ты мне что, угрожаешь?

Угрожает? Я ничего такого не заметил. И Сьюзи ведь наш друг, верно? Она бы никогда не стала нам угрожать. Может, Берни просто устал. В конце концов, я тоже немножко устал. Я прилег под столик, стоящий в коридоре. Иметь крышу над головой – это всегда приятно. Конечно, я понимаю, что мы в доме с крышей, так что фактически у меня над головой сейчас целых две крыши, а это еще приятнее. А что насчет потолков? Ведь потолок – это тоже своего рода крыша? Я понял, что совсем запутался.

– Вовсе нет, – сказала Сьюзи. – Просто пытаюсь тебя предостеречь, вот и все. Мэр в ярости и срывается на шефа полиции. Шеф полиции срывается на Стайна. И все они будут искать того, на кого можно свалить всю вину. Но может быть, если ты первым все расскажешь, это поможет выставить тебя в лучшем свете, и…

– То есть, я должен свалить вину на кого-то еще? – сказал Берни.

– Необязательно. Ты можешь просто объяснить, почему тебя сняли с дела.

Берни взглянул на меня, лежащего под столом. Один глаз у меня был приоткрыт. Я слабо вильнул хвостом, чувствуя, как начинаю засыпать.

– Мне нечего рассказывать, – сказал Берни.

Они обменялись холодными взглядами – никогда раньше между ними такого не было. Сьюзи убрала блокнот, сделала несколько шагов к двери, потом остановилась.

– Как Чарли? – спросила она чуть мягче. Берни глубоко вздохнул, потом медленно выдохнул. Я чувствовал, как в воздухе витают тяжелые человеческие эмоции – как и его, так и ее.

– В порядке, – сказал Берни. – Он в порядке.

– Хорошо, – сказала Сьюзи.

Берни кивнул. Сьюзи открыла рот, словно собиралась сказать что-то еще, но потом передумала. Вместо этого она двинулась к двери.

Веко моего единственного открытого глаза стало очень-очень тяжелым.

Когда я проснулся, первое, что