– Я даже был чемпионом своего клуба. Скажите, Брандон, а как вы смотрите на несколько раундов спарринга? Хотелось бы проверить свои силы.

Рейф покосился на шагавшего рядом мужчину. Довольно крепкий индивид с ярким румянцем (пурпурный жилет – в тон щекам) и с самодовольным выражением лица.

«Было бы неплохо разбить эту физиономию в кровь, – подумал Рейф. – Очень даже неплохо…»

– Едва ли это хорошая идея, – пробурчал он.

– О-хо-хо! – Камбурн сделал неловкое движение, изображая боксера, и ударил Рейфа кулаком в плечо. – Думаете, вы в слишком уж хорошей форме? Или, напротив, боитесь опозориться перед дамами?

«Я не хочу убить тебя перед дамами, идиот», – мысленно ответил Рейф.

Рейф ни за что не стал бы драться с необученным любителем, тем более с тем, к которому он испытывал личную неприязнь. Слишком велика опасность для противника. Ему нравилась репутация опасного бойца, но он тем не менее старался никого не калечить.

– Просто здесь не время и не место для спарринга, – сказал он. – Мы пришли сюда, чтобы мисс Уитмор выбрала цветы для букета.

И в тот же миг Рейф заметил в руках у Клио букетик каких-то цветочков.

– Дело сделано, – объявила она, продемонстрировав свои цветы. – А теперь можно погулять. Знаете, в этом парке даже водятся олени…

Рейф быстро подошел к ней и спросил:

– Вы хотите сказать, что эти цветы – весь ваш букет?

– Да. Мистер Монтегю любезно срезал их для меня.

Рейф с возмущением уставился на неопрятный букет, который она сунула ему под нос. Многие из бутонов еще не распустились, а те, что распустились, уже растеряли часть лепестков. Тут были розы… и еще какие-то цветы, названия который он не знал.

– Вы обещали сотрудничать, – буркнул он.

– А я и сотрудничаю.

В этот момент к ним подошла Дафна и, отобрав у сестры букет, заявила:

– Это не пойдет. Ужасно. Уродливо. Неправильно. Мистер Монтегю, неужели вы ничего не знаете о языке цветов?

«Оказывается, у цветов есть язык? Господи, только этого не хватало…» – со вздохом подумал Рейф.

– Каждый цветок содержит определенное послание, – продолжала леди Камбурн. – А этот нелепый уродец несет в себе совсем не ту информацию, которая нужна на свадьбе. – Дафна принялась выдергивать цветы из букета и, бросая их на землю, поясняла: – Желтые розы – это зависть. Примула – непостоянство. А пижма… – Она поморщилась. – Это объявление войны.

– Значит, есть цветок, символизирующий объявление войны? – Клио подняла один из цветков. – Как интересно… Быть может, мы посылали букет таких цветочков Наполеону? Или их можно использовать вместо перчатки – чтобы бросить вызов?

– Если мужчина ударит меня по лицу этой самой пижмой, – сообщил Рейф, – мне такое едва ли понравится.

– А если женщина?

– С женщиной драться не станешь. – Он пожал плечами. – Пожалуй, я дам ей сдачи тем же букетом.

Клио отвернулась, но Рейф успел заметить, как дрогнули в усмешке ее чувственные полные губы и как порозовели щеки. И почему-то он вдруг почувствовал, как в груди у него разлилось странное тепло…

Интересно, почему она так часто краснела? И почему ему нравилось вызывать на ее щеках румянец? Более того, по какой-то совершенно непонятной причине, замечая, как вспыхивали ее щеки, он чувствовал, что все сделал правильно.

– Подождите-ка! – воскликнул Бруизер. – На самом деле мне очень хорошо известен язык цветов! – Он тщательно одернул жилет и заявил: – То есть известен его венский диалект.

О боже! Рейф понял, что не вынесет этого.

– Что за венский диалект? – полюбопытствовала Дафна.

– Не забывайте, миледи, что лорд Гранвилл много лет жил на континенте. – Бруизер поднял с земли желтую розу. – В Австрии эти розы говорят не о зависти, а о преданности. – Он присоединил к розе примулу. – А примулы – о нежности.

– А пижма? – Дафна скрестила на груди руки.

– Пижма говорит…

– Я желаю размножения, – подала голос Феба, до этого момента молчавшая, и все сразу же уставились на нее. – Именно это пижма и говорит, – пояснила девушка.

– Так она говорит в Голландии, а в Австрии – это приглашение к йодлю[3], – заявил Бруизер, нисколько не смутившись.

– Я желаю размножения, – повторила Феба. – Именно об этом говорит пижма. Об этом говорят все цветы. Любое растение, создающее цветок, хочет размножаться.

– Ах, Котенок… – с улыбкой пробормотала Дафна. – Наверное, ты права. – Она медленно пошла по дорожке рядом с Бруизером, обсуждая достоинства гортензий и настурций.

Потянув Клио в другую сторону, Рейф проговорил:

– Забудьте все это. Мы закажем оранжерейные цветы – орхидеи или лилии, а также… – Он порылся в памяти, но так и не вспомнил больше ни одного названия «благородных» цветов. Взмахнув рукой, пробормотал: – В общем, закажем то, что лучше.

– А что не так с этими цветами? – Клио подняла несчастный букет. – По-моему, очень мило.

– С ними все так.

– Значит, они подойдут.

– Нет, не подойдут. – Рейф взял у нее из рук уже несколько потрепанный букетик. – Эти цветы достаточно хороши, чтобы поставить их в вазу на подоконнике, но невеста не должна держать в руках такие цветы в день свадьбы.

– А что, если мне вполне подходит то, что «достаточно хорошо»? – Клио взяла из его рук цветы.

Рейф снова их отобрал и проворчал:

– Зато меня не удовлетворяет то, что «достаточно хорошо».

– Позволю себе напомнить, что это – моя свадьба. И вы же сами сказали, что я получу все, что пожелаю.

– Я хочу, чтобы вы желали самое лучшее. – Она опять потянулась за букетом, но Рейф не отдал его. – Да-да, Клио, вы должны иметь все самое лучшее. Всегда.

Тут он вдруг привлек девушку к себе, и она не отстранилась. И внезапно все вокруг словно исчезло – в мире остались только эти двое упрямцев и поникший букет между ними.

Рейф не знал, что сейчас должен был сказать. Да он и не хотел ничего говорить. Ему было вполне достаточно смотреть на милое личико девушки, розовевшее на фоне ее белого платья. Внезапно легкий ветерок подхватил выбившийся из ее прически локон и бросил его ей на лоб. И тотчас же повеяло сладким ароматом фиалок.

Вот только в злосчастном букете никаких фиалок не было. А значит, он с наслаждением вдыхал аромат самой Клио. То был запах французского мыла, которым она пользовалась, или же запах ароматических шариков, которые ее горничная раскладывала среди чистого белья.

Черт возьми, он не должен думать о ее белье! И уж тем более не должен представлять это самое белье на ее теле. Но, увы, в следующее мгновение перед его мысленным взором предстала другая картина: ее белье, небрежно брошенное на пол у кровати…