Смутно он запомнил, что было дальше. Она так отчаянно сопротивлялась, так боялась. А он с собой совладать не мог. Ни одна женщина не вызывала в нём подобного. Ни к одной не хотелось прикоснуться. Ни одну не хотелось назвать своей и не отпускать. Когда отодвинулся от Мельцы, показалось, что часть себя оторвал. Боль и ужас в её взгляде резали его ножами, но и сил оставить её не было. Лютовид и сам не знал, как смог отстраниться от дрожащей панны. Он хотел обнять её, прижать к себе, согреть, чтобы не чувствовала она ни холода, ни страха. Ведь мог он прогнать ту лютую стужу, что поселилась в её глазах, мог поделиться своим теплом, своим жаром. Но человек всё же победил зверя, и Лютовид очнулся. Понял, как пугает Мельцу, как грубо сжимает истерзанное тело. Её ужас передался и ему. И тогда он не придумал ничего лучшего, чем сбежать. Чтобы не видеть отвращения и страха в её глазах.

Голубые и чистые… Они странно сияли, затягивая, поглощая. Лютовид понял, что ему напоминает это сияние – голубую сверкающую дымку, что окутывала Смерть и его свиту. Смерть в глазах Мельцы поселилась – лютовидова погибель. Не от сделки с хозяином Мёртвого царства он падёт, но от невозможности быть подле Мельцы. Хитрый змей, что теперь в нём жил, злобно зашипел, высунув язык. С клыков его закапал яд, отравляя ещё больше, заставляя желать то, что отныне для Лютовида недоступно. И новая волна боли змиевым языком лизнула ладонь.

Он поднял руку. Под повязкой показалась чернота, замаравшая кожу. И если вчера она окружала укусы, то сегодня уже доползла до запястья. Не к добру это. Не к добру. Этим странным звериным чутьём Лютовид чуял, что осталось ему куда меньше года.

Дверь отворилась, и из мельциной комнаты вышел Ягин. В руках он до сих пор держал пустое ведро.

– Ты это… Извини уж, что я так… Но она прям взбесилась. Лихо на неё какое напало, что ль…

– А как бы ты поступил, придя в себя? Рядом три мужика незнакомых, а тебя до этого… – Лютовид запнулся и сжал зубы.

Ягин сразу помрачнел. Видать, понял, что на душе у Мельцы было. Глаза долу опустил, а скулы румянцем стыда окрасились. Лютовид вздохнул. Уж кому-кому, а не ему Ягина стыдить. После того, как прижимал Мельцу к полу своим телом, он сам себе противен был.

Лютовид тяжело вздохнул, запустил пятерню в волосы и откинул со лба. Волосы почему-то оказались влажными. Ах да, это же Ягин пытался остановить безумие. Только кого он в чувство привёл – Мельцу или атамана?

– Какой сегодня день?

Ягин, удивлённый вопросом, подумал секунду и ответил:

– Пятый рассвет Лета Звонкого.

– А через два рассвета Дауфурнотт.

Ягин вздрогнул и побледнел.

– А ведь верно… Нужно дров заготовить.

– Тебе-то зачем? – Лютовид удивлённо взглянул на весельчака-лучника.

– Как зачем?! – Брови Ягина слились с волосами. – Зло отгонять – чёрта с ведьмами да мёртвых!

– Тебе не придётся. – Со злорадством Лютовид следил за тем, как меняется лицо Ягина.

– Это ещё почему?

– А мы с тобой ведьму ловить будем. Или тебе неинтересно, кто у старосты всех петухов своровал?

Усмехаясь, Лютовид оставил Ягина. Наверняка буестный вой сейчас его клянёт на чём свет стоит. И поделом. Он сам себя проклял. В тот момент, когда понял, какая нежная кожа у дочери пеплицкого старосты.

* * *

– …Ягин, значит, у них лучник. Очень меткий. Однажды вепря в лесу подстрелил! Я его в кустах и не разглядел даже. А Ягин прям промеж глаз ему попал! Да ещё так стрелу вогнал, что она до оперения вошла. Ягина ты видела. Это он со мной тебя… Стерёг… А ещё есть Лейвюр. Он кормчим[20] был на господаревом корабле. Вместе с Гирдиром по морям ходил. Гирдир у них самый мрачный. С топором таким огромным… А Хотовит с Вигартом братья! Мне Ягин по секрету рассказал, что ведьма одна их заколдовать пыталась – чтобы они друг против друга вышли биться. Заколдовала, значит. А они взглянули друг на друга, вспомнили, что братья, и всё – развеялось колдовство.

– Может, ведьма плохо заколдовала?

Мельца сидела в кресле, поджав под себя ноги и сушила убрусцем[21] влажные волосы. Антип, не ожидавший такого вопроса, нахмурил брови, задумался, макушку почесал.

– Не думаю… Это они, кстати, кадку и воду сюда принесли. – Он ещё помолчал и затараторил снова: – А воевода у них Сальбьёрг. Ох, ты б его видела! Девки уже, небось, повлюбились в него все. Я таких и не встречал. Куда уж нашим-то до него!.. – Антип неодобрительно поджал губы. – А, ну и атаман, конечно! Его ты тоже видала. Лихой, да? Я как про него подумаю, сразу мороз по коже. Представляешь, он сказал, что петухов ваших тать какой-то стащил?! Ну, ничего… В Хмурой чаще сам убедился, что это всё ведьмины происки. А ведьма, представляешь, из воздуха змеюку создала и на меня науськала. Я б с ней, конечно, совладал. Змей мы тут, что ль, не видали? Да атаман влез, помешал. Бежит, значит, кричит мне что-то. Ну и что ты думаешь? – Антип выжидающе взглянул на Мельцу.

Мельца не знала, что должна об этом думать. Она промолчала, задумчиво расчёсывая пальцами влажные пряди. Антип, пылающий от негодования, решил продолжить:

– Ну, я, значит, и отошёл. Погляжу, думаю, на него в деле. А змеюка его хвать, да в ладонь вцепилась. Чуть кусок руки не оттяпала. Он, вон, до сих пор с повязкой ходит… Так что уж и не знаю, поможет ли он нам тут… Хотя… Зелье для тебя сварил знатное. Вона как тебя на ноги поставило быстро! Ни одной царапинки…

Антип продолжил болтать. Он рассказывал обо всех дивах, которые повидал в пути, описывал столицу и дружину. А Мельца думала…

Это чудесное атаманово зелье и впрямь на неё подействовало. Вместо глубоких ран лишь белые тонкие шрамы остались. Когда два дюжих воя притащили в комнату кадку для омовений, и Мельца, наконец, осталась одна, чтобы искупаться, она оглядела своё тело. Ни царапин, ни синяков – никаких следов того, что с ней сотворили. Если бы не несколько рубцов, она бы думала, что это ужасный сон. Почему же это зелье не может точно также залечить её душу?! Или заставить всё забыть! Может, атаман знает рецепт такого отвара? Мельца поёжилась. Не будет она его ни о чём просить. Даже смотреть на него теперь страшно. Если тот, что сделал с ней это, владеет колдовством, заставившим молчать, то… То на что же способен настоящий ворожейник?! Ни глотка больше не сделает, даже если умирать будет. Да и что проку от них, от этих зелий? Тело её вылечено, полно сил, а душа?.. Что делать с душой? Как избавиться от страха, от лютого ужаса? Как избавиться от отвращения к самой себе? Вода и мыло не помогут ей отмыться от той мерзости, в которой её утопили…

– Эй, Мельца! Ты слышишь меня?

Антип бесцеремонно потряс её за плечо, и Мельца испуганно дёрнулась. До чего же противно было ей это прикосновение! Антип отдёрнул руку, и она потёрла кожу в том месте, где он её коснулся. Захотелось вновь окунуться в воду и смыть с себя… Как глупо! Это же Антип. Самый ужасный его поступок – обдурить покупателя из соседнего хутора. Но разве о другом она не так же думала? Разве не считала его старым и занудливым, но безобидным? Разве могла предположить, что кто-то польстится на её некрасивое тело? Кто ж теперь знает, чего ожидать от торгового проходимца…