– Большое утешение, – согласился зверь.

– Так мы с вами знакомы?

– Да, Алена. Я Федор Кузьмин. Руководитель поисково-спасательного отряда.

Она ахнула. Потом спохватилась:

– Так вы хотя бы помните, кого мы с вами ищем?

– Это я помню. Девочку Лизу Солопко. Вашу ученицу.

– Я учительница?

– У вас амнезия? Травма головы была?

– Нет, это я водички тут хлебнула, – отмахнулась Алена. – Ученицу, значит. А с вами мы знакомы.

– Ну да, – мрачно подтвердил зверь. – Не помните.

Она помотала головой.

– И как сюда попали…?

– Не помню.

– Замечательно.

– А вы как?

– Все началось с колыбельной, – неохотно сказал волк. – А вас уже не волнует, как бы от дождя укрыться?

Развернулся и пошел по еле видной тропке. И ничего другого ей не оставалось, как отправиться за ним.

Все началось с колыбельной.

Ни одной зацепки по Лизе не было, и Федору некстати вспомнилась прочитанная в детстве книга. Там рассказывалось, что детей хоронят под колыбельные. Говорят же о смерти как о сне: например, «усопший» по сути обозначает «уснувший», хоронят в «усыпальнице», и если спать ложатся «почивать», то вечным сном уснуть – значит «почить». А деток якобы укладывают под колыбельные.

Федор резко отчитывал тех волонтеров, что раньше времени принимались «хоронить» пропавших. Чудеса случаются. Гораздо реже, чем следует, но бывает. Пока ориентировка не заклеена черным кантом («Найден. Погиб. Соболезнования родным и близким»), надо работать.

И Лиза ничем не отличалась от других. Нигде не находились пятна крови, не всплывали принадлежавшие ей вещи. Значит, до последнего необходимо рассчитывать на победу.

Но после этого нелепого воспоминания как будто включился непрошеный плейер в голове. Вновь и вновь всплывали в ней тягучие напевы. То ли проявилась генетическая память, то ли услышалось где-то, но песня была народной – единственной народной колыбельной, которая была известна Федору.

Попытки «забить» навязчивую тему другими шлягерами не помогали. Так и ходил Федор дня три со сверлящим мозг напевом. Наконец сдался, полез в Интернет почитать об этой песне. Обогатился бесполезными знаниями: например, о том, что в волчьих шкурах ходили волхвы, и о том, что ракита, она же ива, вообще была деревом-оберегом от злых духов. Так что волк тащил ребенка туда явно не затем, чтобы сожрать. Федор выяснил, что древние люди считали сон путешествием на тот свет, а в этом путешествии якобы волк мог быть компаньоном, сопровождая душу спящего ребенка как туда, так и обратно. Это потом уже забывчивые потомки переосмыслили песни предков и стали пугать злым зверюгой непослушных отпрысков.

Отлично, но что это нам дает?

И причем тут Лиза?

Верно, своих детей у Федора не было, с женой пути разошлись довольно давно. Лиза на нынешний момент была единственным ребенком, о котором он думал, и думал неустанно. Не давало покоя воспоминание о том, как позвонила Алена и пыталась что-то ему рассказать, а он ее оборвал. Теперь и Алены нет.

Прошла неделя. Никаких подвижек. Благополучно нашелся самовольно ушедший из больницы дедушка. Разыскали пропавшую бабулю – она, наоборот, оказалась в больнице после того, как ей стало плохо на улице. Основная работа протекала у компа и отнимала не так много времени, совершенно не занимая мозги.

Только девочка Лиза, только англичанка Алена и серенький волчок, будь он неладен.

В субботу заходил в спорт-бар, посмотреть трансляцию какого-то заурядного матча, чтобы не быть одному.

Накануне звонила математичка Марина, предлагала встретиться. Весьма интересная внешне, эффектная женщина, она с удовольствием помогла бы скоротать выходные, но у него был пунктик: тех, кого поймал на лжи, он к себе не допускал. Эхо брачной жизни, развалившейся на куски… Так что ничего Марине не светило.

От машины он решил отказаться, лучше было пройтись по свежему воздуху, чтобы перестала мучить проклятая бессонница. Оставил автомобиль у спорт-бара и пошел домой пешком. Ни матч, ни шум азартного бара не помогли выбить из головы привязавшийся мотив.

Отворив квартиру, Федор тут же потянулся за телевизионным пультом. Какой-нибудь канал… не новости, не дурацкие концерты. Пусть опять спорт. Прикрыл форточку, откуда нещадно сквозило, и свалился на свою холостяцкую кровать.

Только сейчас Федор осознал, что в голове играет уже другая версия:

«Какого края? – подумал сонно он. – Какого-то района, что ли? Или вот еще раньше говорили „край мне пришел“, то есть крайняя нужда… или смерть. Но тогда ведь это хорошо – нигде его не найти?»

С тех пор как он стал спать один, он мог ложиться на постель хоть поперек, да и не падал с кровати лет с шести по меньшей мере. Если только принять на грудь как следует, но это он не любитель. А волчка, как он выяснил раньше, бояться не стоит. Проводник – он и есть проводник, еще и защитник.

Он смежил веки. Прожитые годы представились ему в виде лестницы. По этим ступенькам он спускался вниз. Лестница была белая, мраморная, как в доме отдыха, куда он как-то в детстве ездил с родителями. Чтобы не испортить мрамор и не поскользнуться, на лестницу пристроили красно-зеленую ковровую дорожку, и она уже местами протерлась от множества шаркающих, спешащих ног. Древесина перил от многолетних прикосновений, наоборот, отполировалась, и класть на нее руку было приятно. Федору захотелось лечь животом на перила или сесть на них верхом, да и съехать разом, но он послушно, как хороший мальчик, считал ступени ногами. Их было не так уж и много, но, как ни странно, некруглое число. Коврик, лежавший на площадке между этажами, тоже был потертым и пыльным. Федор улыбнулся, понимая, что погрузился в сон. Он лег прямо на ковер, раскинув руки вширь, и совсем не удивился, когда тот поднялся в воздух и взлетел…

А проснулся Федор, перекувыркнувшись, как и было обещано, через край – очевидно, ковра-самолета. Правда, когда он встал на ноги, никаких дорожек, паласов и гобеленов в поле зрения не наблюдалось. Только лес, зеленый, как будто летний. Ароматный, как чай, воздух был тих. Ни тебе шевеления листьев, ни щебета птиц. Он взглянул на небо и увидел сизые низкие облака: да, такое затишье и бывает перед грозой.

Ему никогда не снились запахи или цвета, поэтому он знал, что уже не спит.