— Гудрон, так тебя придурок огорчил? — послышался чужой голос.

Этого мужчину я не слышал среди троицы. Похоже, взяли для усиления.

— Да чего ты мне по ушам ездишь, Борисыч? Нормальный он, — огрызнулся Гудрон. — Позови его сюда!

— Ну, как знаешь, — хмыкнул Корнев и позвал. — Боря! Боря, выйди погулять!

Пришла моя очередь выступать на сцене. Я снова чуть скосил глаза и начал подергивать головой, изображая болезнь Паркинсона.

Поклонов делать не стал, просто вышел наружу.

Четверо мужчин различной степени небритости. На лицах троих отметины от недавнего посещения магазина. Одежда на мужчинах подбиралась как на заказ, чтобы меньше пачкалась. Таким сделать пару вылазок и неделю можно не выходить на «работу». Правда, работа у них опасная, многие не доживают до пенсионного возраста.

Обрез полускрыт полой фуфайки. Зато виден дрын в руках третьего. Вот же шаолиньский монах — никак не успокоится. Сиплый держал руки в карманах. Вряд ли там у него были конфеты.

— Придуряется? — спросил сиплый.

— Может быть. Недавно он таким не был, — хмыкнул Гудрон.

— Или мы ночью не разглядели? — добавил третий.

— Ребята, так вы с ним уже сталкивались? Может он обидел вас каким словом? — спросил Корнев, как будто не замечая синяков на лицах троицы. — Так может я заплачу вам немного, и вы не будете на слабоумного обижаться? Грешно же…

Он достал из кармана потертый кошелек. Коричневый прямоугольник в его руках раскрылся, и на свет показались корешки денежных билетов. Мужчины явно не ожидали такой прямоты и удивленно переглянулись.

Их внимание было поймано и сосредоточено на возможности легкого обогащения. Месть отошла на второй план?

Корнев кинул на меня взгляд и кивнул. Значит, его работа требовала поддержки. Ну, раз я дурачок, тогда…

Тогда я подошел сзади и проныл:

— Деда, а как жеж мне на пинджак?

Постарался сделать голос наиболее похожим на голос умственно отсталого. Мужики с большой дороги напряглись, когда увидели мою фигуру за спиной Корнева, но, услышав голос, немного расслабились. Это было видно по опущенным плечам и тому, что взгляды раз за разом возвращались к кошельку. Меня уже перестали воспринимать как угрозу. Я для полноты создания образа пустил тоненькую струйку слюны.

Корнев чуть обернулся ко мне, увидел слегка отвисшие губы, бессмысленный взгляд и подмигиванием оценил игру.

— Ох, горе ты моё. Ты зачем так вылез? Где твой слюнявчик?

Мужики невольно переглянулись. Зрители всё ещё сомневались в нашей игре, но было видно, что заглотили наживку и теперь уже представляли, как делят содержимое кошелька Корнева. Что же, мне оставалось только подойти ближе.

— Да он и в самом деле дурачок. Гудрон, как же так? — спросил сиплый.

— Может, мы пьяные были, а он нас просто случайно ушатал? — спросил третий.

— Нет, не верю я! — помотал головой Гудрон. — Тут явно нам Борисыч ссыт в уши!

— Деда, а что мальчики хотят? Они хотят поигрррать? — снова выступил я в роли умственно-отсталого.

— Нет, мой хороший. Мальчики хотели просто поздороваться. Сейчас я дам им на мороженое, и мы пойдем дальше, хорошо? — Корнев отвернулся от бандитов, вытер носовым платком ниточку слюны, что спустилась до куртки, и подмигнул. — Ребята, вы уж не обращайте внимания на моего постояльца, телом Бог его не обидел, зато на уме отыгрался.

— Борисыч, ты мужик грамотный, половину лопатника отстегни и оставь нас на пару минут... Эй, стой на месте! — Гудрон направил обрез на меня.

Или я плохо играю, или мужики недостаточно расслаблены. Они заметили, как я чуть сместился к человеку с дрыном в руках. Нужно снова входить в образ. К тому же четвертый вытащил пистолет. Ой, как нехорошо получается-то…

— Палочка! Какая крррасивая, дай поигрррать, мальчик?

Мужчина с дрыном замешкался, он неуверенно оглянулся на остальных. Вроде как поверил, даже рука дернулась отдать. Потом он сделал шаг назад и завел жердь за спину, совсем как малыш в садике, когда хочет спрятать любимую игрушку. На широком лице сократился нерв, отчего кажется, что бандит мне подмигнул. Я расплылся в широкой улыбке и снова шагнул, до него осталось два метра.

— Эй, придурок, отвали от него!— прикрикнул Гудрон.

— Отойди, Боря! Я тебе потом такую же ходулину найду! — обратил на себя внимание Корнев, когда запустил руку в кошелек. — Так что, Гришка, хватит тебе на лекарство? Чтобы раны залечить?

Пантелеймон Борисович сделал шаг к Гудрону и начал отсчитывать купюры. Одна за другой бумажки ложились в раскрытую ладонь. Он выбирал себе удобную позицию, впереди Гудрон с обрезом, чуть в стороне второй, с сиплым голоском.

— Деда, а у мальчика есть крррасивая палочка, а он не хочет показать! — протянул я как можно жалостнее. — Жадина-говядина…

Пантелеймон Борисович сочувственно кивнул и поджал губы, да-да, мол, жадина-говядина. Его рука ходила взад-вперед, как часы-маятник у гипнотизера…

Точно! Он же их загипнотизировал! Вон как неотрывно следят за движением туда-сюда.

Я снова повернулся к человеку с жердью. Тот своим отступлением приблизился к мужчине с пистолетом. Это хорошо. Человек с пистолетом косит глазами на Корнева. Слышен шелест купюр. Эх, быть мне без «пинджака».

— Ну, дай посмотрррреть, не жадничай, — я шагнул к мужчине с палкой.

— Да дай ты ему, а то ведь не отстанет, — говорит подобревший Гудрно.

У него на руке лежит растущий пласт денежных купюр. Оттого и подобрел? На эти деньги семья из трех человек может прожить месяц, а тут за пять минут «с дороги подобрали». Человек с жердью неуверенно протянул своё пролетарское орудие. Четвертый опустил пистолет, готовый в любую минуту поднять его, но ему уже не суждено этого сделать.

— Как раз половина получается, — раздался голос Корнева. — Вот ещё раз, два, три! Спать!

На «три» я прыгаю вперед.

Задираю ладонью широкое основание жерди, и с такой же силой, как пресловутый бейсболист бьет по летящему мячу, хлещу по разъевшейся морде. Разбитый нос хрустит под деревянным снарядом. Капли крови мелкими шариками брызгают в разные стороны и попадают на ворот моей куртки.

Прежде, чем «жадина-говядина» начинает валиться назад, я шагаю к четвертому и с размаха пинаю по пистолету. Выстрел опаливает висок — он всё-таки успевает выстрелить, а потом пистолет отлетает вверх.

Ладонью в основание носа!

Лицо стрелка поднимается к небу.