быть легкой и невесомой, для этого центр тяжести переносится ближе к солнечному сплетению, — Корнев прошел по заснеженной площадке.

Как пушинка пролетел над белыми барханами, сколько ни смотрел — ни следа прохождения по природной простыне не обнаружил.

— Пантелеймон Борисович, круто! Научишь, как это делать?

— Конечно, научу, но тут надо мозгами поработать, а не только телом. Представь себя перышком, что невесомо струится в потоке воздуха. Пухом от неоперившегося цыпленка в пыльном завороте ветерка. Самым легким дуновением на лобик ребенка. Вот с такими мыслями и смещенным центром тяжести попробуй пройтись, — Корнев кивнул на свой танцпол.

Я выдохнул, закрыл глаза, мысленно поднял центр тяжести до уровня лба, представил свое тело в невесомости, и попробовал протянуть тело за скользящими ногами.

Перышко! Пушинка! Ветерок!

Хрясь!

Увы, не получилось — тело провалилось по пояс, да ещё и ртом зачерпнул порядочную пригоршню снега. Пока вылез, да отплевался, Корнев вальсировал по снежному покрову, подобно королю на балу, даже мурлыкал под нос что-то вроде «Вальса цветов» Чайковского. Я замер, глядя на него.

— Видишь, Борис, как это легко? Повторяй за мной, раз шажочек, два шажочек. Как в детстве, — Пантелеймон Борисович с ухмылкой цапнул за руку.

— А если я упаду, замерзну и помру молодым? — первый же шаг оказался провальным.

Рыхлый снег встретил радостным скрипом, под колено ударила жесткая корка. В лесу прокаркал невидимый ворон. Словно рассмеялся над недотепой…

— Не упадешь, ведь я тебя поддерживаю, а если навернешься, то поднимешься. Русские всегда поднимаются, — Корнев крепко сжал руку. — Сосредоточься, тебе никто не мешает.

Я сосредоточился на том, что рука Пантелеймона Борисовича забирает весь вес, и мое тело становится невесомым. Сделал шаг. Наст не проломился. Сделал другой, третий. Старался дышать через раз, чтобы неосторожным дыханием не прожечь тонкую снежную ткань.

— А ты боялся, оглянись назад! — Корнев отпустил руку и отошел на пару метров в сторону.

Оставшись без опоры, я несмело покачался на месте, наст угрожающе просел под ногами. Представил руку Корнева, забирающую вес, и проседание остановилось. Стараясь не делать резких движений, развернулся на месте. На белом снегу отпечатались неглубокие следы. Мои.

— Закрепи этот успех, в дальнейшем ты должен бегать по любой поверхности быстро и абсолютно бесшумно. Тренируйся, а я пойду прилягу, что-то тяжеловато на груди, — улыбнувшись напоследок, Корнев отправился в сторону дома.

Ни один прут малинника не шелохнулся, когда Корнев проплыл над ними и приземлился на забор. Я же аккуратно ступал, не давал мыслям отвлекаться на посторонние предметы. Обернулся на шум падения. Корнев, не пройдя половины, сорвался с забора и почти полностью зарылся в холодный пух. Глухо тявкнул во сне дремавший в будке Лорд.

— Пантелеймон Борисович, а ещё меня учил легкой походке. Ай-яй-яй, — шепотом проговорил я так, чтобы донеслось до лежащего тела.

Но из образовавшейся ямки не донеслось никакого ответа. Корнев не шевелился.

Я тут же провалился в хрустящий снег и, как не разбирающий дороги лось, рванул к упавшему мужчине. Заголосил пробудившийся пес, ещё несколько собак отозвалось по поселку. Быстро пролетев по скользкой балясине, я спрыгнул возле тела, не подающего признаки жизни. Поднял на руки. Какой же легкий у Корнева вес, высохшее тело словно пушинка.

— Пантелеймон Борисыч, очнись! Пантелеймон Борисович! — я смахнул снег с морщинистого лица и осторожно похлопал по щекам.

Лорд басовито гавкал, словно чувствовал беду, но под взглядом тут же стих и понуро поплелся в свою конуру, недовольно урча на ходу.

Утопая почти по пояс в наметённых сугробах, я рванул к дому, неся потерявшего сознание Корнева. Кое-как открыл заиндевевшую дверь, и пары холода заклубились в протопленном помещении.

Не раздеваясь, донес до узкой кровати бессильно повисшее тело. На лоскутном голубоватом одеяле медленно таял смахнутый снежок. Черты мужского лица слегка заострились, но пульс прощупывался через холодную кожу. Пошлепал по щекам, и голова безвольно мотнулась, как у мертвого.

Я заметался по тёмной комнате, в комоде не нашлось никаких лекарств, лишь аккуратно сложенное белье. Ни нашатыря, ни вьетнамской «Звездочки», нет даже обыкновенного аммиака, сколько не сновал по комнате. Необходимо бежать за врачом, даже раскрывая себя, выходя из партизанства — жизнь Корнева важнее.

Рванулся на выход.

В дверях комнаты по голове шлепнула подушка. Под ноги предательски нырнул невысокий порожек, и я вылетел в прихожую. Когда же отодвинул легкую занавеску, то меня встретила довольная улыбка жестокого «сэнсэя». Он лежал на боку, под щекой удобно примостилась правая рука.

Лежал и щерился!

— Сразу видно, что не читал книгу по растениям. Иначе плюнул бы вон на тот кустик, в углу прихожей, да и растер под носом, а ты заметался, запаниковал. Эх, Бориска, всегда сохраняй голову холодной, иначе таких дел можно наворотить сгоряча, — Корнев спустил с кровати ноги. — Что у тебя с Алисой?

— Редкие свидания. В основном по вечерам, — буркнул я в ответ.

— Прощаться тебе надо с ней. Скоро отправляешься обратно. Постарайся сделать это помягче, чтобы не обидеть девчонку. Я знаю, ты сможешь. Есть у тебя врожденное что-то, как будто отец владел природным гипнозом, а уж тебе от него передалось.

Я невольно вспомнил эпизод в парке, когда отец гневной отповедью вправил опустившемуся майору мозги на место. У меня тогда даже мурашки по коже пробежали. Может и есть что-то в моем отце, что заставляло людей ему повиноваться.

— Попрощаюсь, — кивнул я. — В последний раз луну вместе встретим и попрощаюсь.

Корнев только хмыкнул в ответ, мол, эх, молодежь…

Алиса тем вечером словно почуяла что-то. Она грустно улыбалась, но не плакала, когда я сказал, что скоро уезжаю. Она ответила, что всё понимает и благодарна за то, что я был с ней всё это время. Сказала, что если захочу вернуться, то может помочь с трудоустройством на шахту. Я проглотил вставший в горле ком и подмигнул в ответ. Больше мы в эту ночь не разговаривали. Были заняты более интересным делом…

Глава 13

Прощание с Корневым прошло просто, безо всяких игрищ, представлений или очередных проверок. Однажды утром Пантелеймон Борисович выглянул в окно и сказал:

— Борис, за тобой приехали. На сборы пять минут. После Айдар начнет нервничать.

Так как я уже сидел практически на чемоданах, да и собраться мне было — только подпоясаться, я уложился в три минуты. Мельком взглянул на улицу,