Алкоголизм в монастырях является одним из способов генерирования современного монашеского креатива, который обязательно включает в себя борьбу с бесами. Оголять нервные звенья для визионерства монахам предписано посредством постов, бдений и другого самого разнообразного подвижничества, но поскольку сегодняшние монахи как сонные мухи на варенье, не постятся и клюют носом на полунощнице, алкоголики повторяют путь древних монахов и иногда во время психозов воочию видят бесов и врага рода человеческого. В Курской епархии я слышал про монаха Макария – звонаря, который до своего обращения просидел долгое время в тюрьме. Пришёл человек к покаянию, но не отказался от вина – особенно любил Макарий кагор. Старец ему говорил – не пей, умрёшь, но тот не унимался и кагорчик потреблял в хороших дозах. Однажды на колокольне напали на него бесы из-за оголения нервных звеньев и начали его пугать. Макарий попытался перекреститься, но один бес подошёл к нему вплотную и сказал: «Что ты крестишься? Ведь ты уже наш!» Макарий тогда перепугался не на шутку, но образа жизни переменить не смог и не отказался, когда старый знакомый по зоне пригласил выпить. В доме том все перепились и начали вспоминать старое и Макария там убили. Причём, когда он уже был еле живой, зачинщик драки заставил всех присутствующих бить его, чтобы связать коллективной ответственностью. На нём прыгали тучные женщины, и его забили насмерть – жуткая неприятная смерть. «Ты уже наш», – сказал Макарию бес. Интересно, что он имел в виду?

В общем, скажу так: на Афоне справиться со пиянственной страстью невозможно, потому что нет никакой страсти, а есть алкоголь, который всякий раз включает болезнь. Нет алкоголя – болезнь спит.

А алкоголь на Афоне лился рекой, и простую мысль об алкогольной диете ни один старец не доводил. Если попадаешь в алкогольные неприятности, значит, страсть тебя борет – борись. Когда я занялся литературной деятельностью, я даже написал рассказ «Пьяница» про монаха, которого все шпыняли и не любили за пьянство, а он оказался самым смиренным из всей братии и плакал перед Богом, когда его никто не видел. Рассказ многим понравился, и в нём вся православная суть – непьющий, но живущий полной жизнью человек, не обременяющий себя постами и молитвами – это духовно больной, по которому можно только поскорбеть, а зачуханный алкаш, что всю жизнь пьёт, причиняя неприятности себе и окружающим, оказывается тайным праведником, и Бог любит его. Не за пьянство, конечно, а за смирение, осознание себя «псом смердящим» и покаяние. Его поступки в данном случае не важны, ведь он оплакивает себя. Такой вот православный подход.

Сребролюбие вообще очень странное понятие, с ходу вводящее в заблуждение любого знакомящегося с темой. При упоминании этого греха сразу складывается ощущение, что по христианскому учению серебро и злато любить низко, греховно и порочно. В Евангелии вообще сказано, что сребролюбие – «корень всех зол». Как ни старались поздние авторы найти другие толкования мотивам предательства Иуды, церковь стоит на своём – Иуда был сребролюбивый вор, поэтому и предал Христа. Ради тридцати сребреников и точка. В службе Великого Четверга в тропарях и стихирах на мой взгляд избыточно склоняется имя Иуды, как «раба и льстеца», предавшего своего учителя ради денег. Этот момент в церкви почти вероучительный, но мало кто придаёт сему значение, хотя это, несомненно, один из интереснейших штрихов церковной психологии. Чревоугодие куда более правильно отображает идею греховности и страсти, когда человек угождает своей плоти брашнами и яствами, отчего в нём происходят леность и болезни. Блуд отображает идею заблуждения незаконного секса, а сребролюбие, оно о чём – что деньги любить нельзя?

Разумеется, любя деньги, человек не любит их сами по себе, но уважает и радуется тем возможностям, которые они приносят. В том числе деньги приносят человеку и свободу, без чего невозможны самоуважение и самореализация. На это в церкви обычно замечают, что нельзя любить деньги больше, чем Бога, то есть сребролюбивый человек неправильно выстраивает приоритеты и для него деньги на первом месте. В конечном итоге по этой логике любой неверующий человек является сребролюбцем, что является собственно неправильной передачей традиции, потому как по классической схеме Евагрия Понтийского – сребролюбие есть страсть. То есть болезненная и угнетающая душу одержимость к стяжанию денег, что, согласитесь, не очень часто встречается. Блудники и обжоры, по крайней мере, встречаются гораздо чаще. Клинические случаи сребролюбия все знают со школьной скамьи – они описаны Пушкиным в «Скупом рыцаре» и Гоголем, когда он с присущим ему сатирическим талантом детально и красочно обрисовал образ Плюшкина в «Мёртвых душах». За всю свою жизнь я не видел подобных людей. Да, попадались на моём пути люди прижимистые и даже жадные, но классических сребролюбцев я не видел, хотя наверняка они есть. Как ни странно, самых жадных людей в своей жизни я повстречал именно в церкви и именно в монастырях.

Покаюсь перед читателем, что подвижническая жизнь заставила и меня считать каждую копейку, формируя мелочный и жадный церковный характер, хотя по своей натуре я весьма щедрый человек. Я был беден как церковная мышь, но эта бедность не исправляет, а напротив – искажает характер и деформирует его. И не в лучшую сторону, хотя православная реклама говорит об обратном. Ты работаешь во «славу Божью» – то есть формально за еду и крышу над головой. Бог прославляется здесь по христианскому учению твоей верой, что этот твой скорбный труд не пропадёт, а в будущем будет вознаграждён. Но далеко не всегда по вере вашей и воздастся вам. Очень часто чистая слепая вера в начале подвижничества впоследствии страшно разочаровывает. И чем ты сильнее идеалист вначале, тем страшнее твоё последующее разочарование. Я лишён этого разочарования, поскольку успел конвертировать свой опыт написанием книг.

Думаю, что именно разочарование заставляет многих покидающих церковь начинать критически оценивать её и ругать родные некогда пенаты, не принесшие никакого возрастания – ни духовного, ни материального. Это как бы личная месть всей организации за пустое времяпровождение. Однако в этом есть что-то от самопроклятия. Христос тоже проклял бесплодную смоковницу, но есть люди внутри самого церковного древа, которые убеждают, что они с Богом и плоды духовные у них есть, а покидающие церковь никогда не имели в себе Бога, поэтому и бесплодны: «Они вышли от нас, но не были наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши». Можно сколько угодно обвинять остающихся в лицемерии, но факт остаётся фактом: кто-то уходит, а кто-то остаётся – значит, его церковь устраивает. Бесплодными же по внутрицерковной логике оказываются покидающие своё церковное поприще, с чем трудно не согласиться. Ведь критики прямо говорят о том, что пребывание в церкви не принесло для них никакого плода.

Некоторые даже тщетно пытаются заработать на противодействии церкви, полагая, что действительно существуют какие-то могущественные силы внутри страны и за рубежом, заинтересованные в её свержении. Мол, Бжезинский сказал, что самым главным нашим врагом после распада Советского Союза является русская православная церковь. А значит, нам, возможно, заплатят, если мы приблизим её крах. Не заплатят. Антиклерикализм – довольно локальное общественное течение, которое при капитализме не имеет потенциала к развитию. Как можно заработать на атеизме? А на религии – пожалуйста. На деле же всё куда прозаичнее – церковь прекрасно встроилась в капиталистическую систему, и у неё на балансе сейчас множество архитектурных объектов. Общественная ниша церкви достаточно скромная и носит имитационный характер. В отсутствии внятной идеологии она очень даже неплохо смотрится со своим историческим шлейфом, традиционностью и цветастой риторикой. Церковь отделена от государства, и менять сложившуюся систему никому не выгодно. К тому же, как это ни странно звучит, церковь была одной из первых капиталистических организаций в истории, недаром она поддержала Февральскую буржуазную революцию в России. Но это касается именно что церкви-организации. Можно сказать, что это и есть истинная церковь, а прихожане являются неким стадом, которое подобает пасти и стричь.