Но в высшем её проявлении церковь всё-таки собрание епископов. Где епископ, там и церковь. Епископ может поставить сколько угодно священнослужителей, а его могут рукоположить только два других епископа. Епископ в церкви – главный владыка и церковный гарант, а священник всего лишь подмастерье той или иной степени удачливости. Его легко можно запретить в служении или выгнать за штат, если он чем-то не угодит епископу. Чаще всего священник – рабочая тягловая лошадушка, весьма бесправная и несчастная. Сейчас внутри РПЦ начинается как раз та стадия, когда епископ не просто проедает деньги или покупает дорогие особняки в Испании, но пытается и вкладывать полученные деньги. Бывшие советские дядьки довольно лихо пытаются стяжать всё со своих епархиальных огородиков, с жадностью возлагая поборы на священнослужителей. Но до социальной ответственности западных капиталистов им ещё очень далеко. Может быть, лет через двадцать пять и дойдут до этого, а пока увы. Здесь мне видится, что сребролюбие как раз-таки системная страсть верхушки РПЦ (страсть это то, что вредит), ведь церковная щедрость и широкая благотворительность снискала бы к епископам народную любовь и в конечном итоге вместе с подросшим авторитетом принесла бы куда больше денег. Хрестоматийный пример – Иоанн Кронштадтский, который мог отдать случайно встреченному бедняку свои сапоги, но при этом являлся очень богатым человеком. Но наслаждение от благотворительности («духовное» и христианское по своей сути) малодоступно современному епископату, растущему из ватника и ондатровой шапки советской эпохи. Это же обычные мужики, которые звёзд с неба не хватают и которым подфартило оказаться в обойме.

Об интеллектуальной «высоте» церкви можно судить по таким её мыслителям, как Кураев. Сам по себе он неглупый, конечно, человек, но если он вершина, что тогда в основании? Дореволюционные епископы были, конечно, настоящими владыками, с детства росшими в благочестии, а большинство современных пели в детстве «взвейтесь кострами, синие ночи». Современная церковь проста, и епископы её просты в своём добре и зле. Они беззастенчиво грабят своё окружение, пользуясь вседозволенностью и церемониальной пышностью своей стилистически средневековой персоны. Лучший способ почувствовать себя вождём папуасов в перьях, перед которым подобострастно прыгает народ под звуки дарбук – это стать епископом, дающим свою длань на целование раболепно склоняющимся прихожанам. Целование пухлой епископской руки толкуется так, что целуют на самом деле десницу Христа. И это, как ни странно, безропотно принимается церковным стадом, как будто Христос призывал когда-то к раболепию в отношении самого себя. Епископ, как вождь папуасов, не только не благотворительствует, но, гордо восседая на горнем месте, считает, что все кругом ему должны – сама система РПЦ отфильтровывает благотворителей и вбирает в себя людей особого стяжательного духа, с горячим желанием принимающих правила игры, из которых основным является осуждённый на первых церковных соборах грех «симонии» – рукоположения за деньги.

Симония, разумеется, отсутствует в бедных епархиях, когда попа иной раз наскоро рукополагают (пока не убёг) и посылают туда, где Макар телят не пас. Но даже в бедных епархиях преуспевают самые хитрые и принимающие правила игры, которые устанавливает авторитарный епископ. Не один и не два раза я слышал, как священник самоотверженно восстанавливал храм, а владыка передавал его другому попу за взнос в пользу епархии – так скромно именуется симония. Самого же священника-строителя отправляли восстанавливать какие-нибудь руины – по сути, очередную торговую точку, которую епископ, как рэкетир из девяностых, с радостью обложит поборами, снова поставив настоятелем (предварительно удалив «строителя» на новый объект) покладистого и внимательного к нуждам епархии попа. Тех священников, кто регулярно заносит владыке денег, тот, естественно, бережет и ставит на самые ответственные посты.

«А как же духовность?» – спросите вы. Смешные вы. Духовность это для вас. Это товар бесценный. «Еще подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, нашедши одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее» (Мф. 13:45–46).

Поэтому для овец предусмотрены другие правила в отношении денег, тогда как «отцам» многое прощается. C’est la vie. Церковная традиция показывает нам прекрасные примеры нестяжания в Четьих минеях, когда средневековые святые уклонялись от товарно-денежных отношений, живя в пустынях и пещерах среди диких зверей. Это, мол, и есть пресловутая «свобода во Христе», к чему нужно стремиться. Но витрина православия не означает реальных действий священнослужителей и мирян – в сложном современном мире евангельский идеал в полной мере реализуют лишь бомжи, которые, если б не бухали, не блудили и не воровали, то чётко бы жили по словам Христа, как птицы, что не сеют и не жнут, но хлеб свой имеют. Некоторые древние сирийские подвижники так и назывались «воски», что значит «пасущиеся». Когда наступало время вкусить пищу, воск (который при этом часто не носил и одежду) брал серп и отправлялся бродить, будто пасущееся животное, питаясь найденными растениями и кореньями. В настоящее время к собирательству и полной беспопечительности вернулись только бомжи. В церкви распространено мнение, что высшим подвигом является юродство и странничество. То есть стилистически это грязные побирающиеся у церкви бомжи, которые, правда, не бухают, не воруют и не блудят, а пребывают в тайных молитвах, незримых человеческому глазу. Оттого что средний православный не может бросить всё и начать благочестивое бомжевание с непрестанной молитвой на устах, он испытывает лёгкое чувство вины – я не утрирую, а показываю реальный вектор, куда православному надлежит по всем нравоучениям «расти». А если не хочешь туда расти – откупайся.

Любая община, в том числе и сложившаяся возле знаменитого старца, имеет свою экономику и бухучёт и радостно принимает любые пожертвования. Многие старцы являются богатыми или по крайней мере зажиточными людьми. Конечно, никто не поймёт монаха, если он будет тратить деньги на удовольствия, поэтому старцы вкладываются в строительство скитов и храмов, владея денежным потоком для насаждения православия, но сам этот денежный поток бывает довольно внушительным. Например, на личном счету знаменитого афонского духовника Иосифа Ватопедского пребывал не один миллион евро. Есть даже в монашестве почётное наименование игуменов и епископов – «строители». Это те монашествующие, которые сумели привлечь на свою сторону ктиторов с их богатствами, построив или благоукрасив обители и храмы. Далеко не каждый священник может стать строителем – для этого надобен особый талант, знание человеческой психологии и хорошая репутация. Раньше в Средневековье иногда уходили в монастыри люди богатые и строили монастырь или храм «под себя», становясь впоследствии игуменами. Церковная история фиксирует такие факты однозначно в положительном свете.

Иногда денежные пожертвования старца контролируют его келейники или келейницы, которые опекают старого уже человека взамен на контроль над его деньгами. Вообще, любой культ, будь то культ иконы, святого или ныне живущего старца, неотделим от его экономики. Есть и экзотические околоправославные культы, как культ «отрока Славика», позволяющий заработать его матери, главным образом на издании пророчеств «отрока». Экономика культа всегда приветствовалась церковью ещё с ветхозаветных времён – «не заграждай уста вола молотящего». То есть обеспечивая культ, ты не сребролюбствуешь, а просто, как вол на пашне, отверзаешь свои уста и перемалываешь по зёрнышку, что посылает Господь. Количество этих съеденных зёрнышек зависит от величины утробы молотящего вола. А эти утробы бывают весьма ненасытными.