При мысли о том, что вот сейчас она откроет дверь, выйдет на улицу и все это кончится, Ольге стало страшно. Хотя что – все? Она не знала.

– Я на завтра записалась, – так же беспомощно пролепетала она. – На завтрашний вечер. На занятие.

– Я буду вас ждать, – сказал Сергей.

Его голос прозвучал с обычным спокойствием. Но в его глазах спокойствие смешивалось с растерянностью.

Ольга чувствовала себя так, как, наверное, чувствовала себя героиня сказок ее детства, попавшая в зачарованное царство: не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. И видела, что с Сергеем происходит то же самое.

Все-таки он первым сбросил с себя оцепенение – вышел из машины, открыл Ольгину дверцу… Ольга по-прежнему сидела неподвижно, и он протянул ей руку. Но она выбралась из машины сама: невозможно было коснуться его руки; она не представляла, что произойдет, если она это сделает.

Ольга не помнила, как простилась с ним, как дошла до метро. Кажется, он предлагал ее подвезти, ну да, конечно, предлагал, но она отказалась.

И только в метро она немного отдышалась, огляделась и пришла в себя.

«Что это было? – с недоумением подумала Ольга. – Наваждение какое-то! Надо поскорее забыть».

И тут же сознание подсказало ей другой вопрос: «Зачем?»

Воспоминание о том, как они с Сергеем сидели в машине, отгороженные от всего мира сплошной стеной дождя, было так прекрасно, что забывать его совсем не хотелось. Оно окутывало Ольгу чистым облаком счастья.

Она вышла из метро на Пушкинской, пошла к Патриаршим прудам, к своему Ермолаевскому переулку… И поняла, что идти домой ей в общем-то незачем. Андрей уехал в Нижний Новгород на семинар, вернуться должен был только через три дня, Нинка и вовсе не сообщала, когда вернется из Ольвии, хотя ее археологическая практика давно была окончена… Представив, что после прекрасного дождя, от которого ей так свободно, так легко сейчас дышалось, придется провести ночь в душной городской квартире, Ольга поежилась. Нет, в этом не было совершенно никакого смысла.

Она вернулась обратно на Пушкинскую площадь и снова спустилась в метро. Ехать было недалеко, и электрички вечером ходили часто.

Мама читала, сидя на веранде; Ольга увидела ее от самых ворот. На столбах веранды висели фонари, лампочки прятались в них за золотистыми стеклами. Такие же фонари, только маленькие, на тонких ножках, были расставлены вдоль садовых дорожек. Они сами собой загорались с наступлением темноты и казались в траве необыкновенными сверкающими грибами. Из-за рассыпанного по всему саду света дом выглядел сказочным, тем самым, про который Ольга читала в детских книжках. Ей тогда представлялось, что во всех сказках описывается один и тот же дом и что именно в нем сосредоточено все счастье мира.

Теперь этот дом стоял перед нею, освещенный мерцающими фонариками.

Мама не удивилась ее приезду. Она вообще удивлялась редко, но не от равнодушия, а потому, что жизнь многое успела ей показать.

– А я как раз хотела тебе звонить, – сказала она, спускаясь с веранды навстречу Ольге. – Что тебе в городе сидеть? Можно и отсюда на работу ездить. Половина Тавельцева так и делает.

– Вот научусь машину водить и тоже буду, – сказала Ольга.

И сразу вспомнила, как Сергей Игнатович смотрел на нее зелеными растерянными глазами. И счастье снова тронуло ее сердце.

– Я ужин не готовила, – сказала мама. – Но еда с обеда осталась.

– Да я не голодная, – возразила было Ольга.

Но мама уже ушла в дом, и оттуда донеслось звяканье посуды.

Ольга осталась на веранде одна. Счастье не уходило из ее сердца. Все время, пока мама не вышла на веранду с подносом, на котором стояли тарелки, она чувствовала, как счастье тревожно гуляет у нее в груди.

– Что ты, Оля? – спросила мама, расставляя тарелки на столе.

– Ничего. – Ольга тряхнула головой и добавила, чтобы отвлечься от счастья: – А у тебя обед такой, как будто ты гостей ждала.

– Обыкновенный обед, – пожала плечами мама. – Суп вчерашний, жаркое тоже. Просто я привыкла готовить. Меня, знаешь, так поразило, когда я узнала, что не в каждом доме бывает обед, – вспомнила она. – Я к подружке своей школьной пришла, к Анеле, она в Замоскворечье жила с мамой и маленькой сестрой. Мама у нее на заводе работала. Страшно бедно они жили, как и большинство тогда, впрочем.

– Это перед войной было? – рассеянно переспросила Ольга.

Она слушала маму вполуха, думая о своем.

– Да, в тридцать девятом году. Я в десятом классе училась. Дома у нас тоже никакой роскоши не было, но обед готовили всегда, я даже не представляла, что может быть иначе. А Анеля с мамой и сестрой вместо обеда пили чай с черным хлебом. Иногда бывал сахар. Такое вот советское счастье.

– А этот дом тогда уже был? – спросила Ольга. – Вот этот, в Тавельцеве?

– Был, – кивнула мама. – Папа его почти сразу же купил, как только в Москву приехал. Тогда, правда, дачи не покупали, а получали в специально отведенных местах, и только те, кому положено было. По тем же самым правилам, по которым Анеле был положен на обед чай с хлебом. Но, видимо, для папы сделали исключение, все-таки он очень хороший врач был, им дорожили. А может, просто для демонстрации. Мол, товарищи эмигранты, возвращайтесь в СССР, здесь вам будет хорошо. Как бы там ни было, но этот дом ему купить разрешили.

– А ты до войны жила здесь, ма? – спросила Ольга.

– Почти нет. Мне же семнадцать едва исполнилось перед войной, ну что мне было в деревне делать? Тем более мама уже с апреля сюда переезжала, папа весь день на работе, московская квартира свободна… А отдельная квартира – это же невозможная редкость была в то время, и все мои друзья у меня собирались. Так что в Тавельцеве я до войны только редкими наездами бывала. Нинку вон тоже калачом сюда не заманишь.

– А в соседних деревнях ты кого-нибудь знала?

– Да я и в самом Тавельцеве никого почти не знала, – улыбнулась мама. – Даже среди дачников. Все друзья у меня были в Москве, и вообще вся моя жизнь была московская – после Франции я ею упивалась. А кто тебя в соседних деревнях интересует?

– В Чудцеве, я слышала, Игнатовичи жили.

– Игнатовичи? Не знаю, – пожала плечами мама. – Это твои знакомые?

– Нет, – сказала Ольга. – Их я не знала. Но знаю их внука.

И тут же поняла, что это не так. Ведь она совсем ничего не знает о Сергее Игнатовиче и, кстати, не знает даже, Игнатовичи ли были его бабушка с дедушкой. Может, это было родство с материнской стороны и фамилия у них была другая.

Она не знала о Сергее ничего. Но мысли ее возвращались к нему снова и снова, и самые неважные мелочи, связанные с ним, приобретали в ее мыслях какой-то огромный масштаб.

– Я пораньше лягу, – пытаясь избежать этих мыслей, сказала Ольга. – Мне завтра на работу рано, надо хоть немного выспаться. Я ведь и не собиралась вообще-то сегодня приезжать, как-то неожиданно получилось.