– Прости, Прося. – Евпатий улыбнулся, назвав княгиню тем именем, которым звали ее друзья по детским играм. – Не велено о том говорить самим князем Юрием Ингваревичем. Не сносить мне головы, коли дознается он, что…

– Понимаю, – кивнула княгиня. – Да только многие знают, что ты с Андреем в ссоре был из-за того, что он дочь твою оставил и к Доляне переметнулся. Разное могут сказать.

– Чист я, – просто ответил Евпатий, глядя княгине в глаза. – Нет на мне вины. Веришь ли?

– Верю, друг мой. Я тебе верю, потому как знаю тебя. Ступай. Я знаю, что дорога твоя всегда будет чиста, что в твоих мыслях и твоей душе не корысть, а любовь к земле своей. Была бы священного звания, так благословила бы тебя на дела добрые и подвиги ратные. А так могу только по-женски.

Евпраксия выпростала из кружев руку, подняла белые тонкие перста и перекрестила Коловрата. Потом взяла его руками за виски и тронула губами чело.

– Теперь ступай. А Федору я передам, что ты приходил ни свет ни заря думами своими о благом поделиться, да его не застал. И еще, Ипатушка. Федора строго не суди. Он человек хороший, только не всегда сразу песнь соловьиную от треска сорочьего отличает. Но поверь, приди година черная, он себя во благо земли Русской не пожалеет.

Да, подумал про себя Евпатий, выходя от Евпраксии, трель соловьиная. Кто же приходил ко мне, кто к Ивару в эту ночь звал?

– Батюшка! – Ждана с порога кинулась отцу на грудь, заливаясь слезами. – Зачем, батюшка! Я бы сама в себе разобралась. Невелик грех, зачем так люто, батюшка?

Евпатий опешил от такого напора и стал отдирать от себя дочь, вцепившуюся ногтями в его платье. О чем она говорит, неужто узнала о том, что этой ночью произошло? Но тут он увидел Порошку, который неуверенно топтался поблизости, явно пытаясь что-то рассказать или объяснить.

– Ты рассказал? – нахмурился Коловрат, обхватывая дочь за плечи и усаживая на лавку. – Я кому говорил? Кого я предупреждал?

– Да не я, – проворчал паренек, как взрослый, и, шмыгнув носом, кивнул через плечо в сторону горницы: – Полторак там тебя дожидается. Меня послали сыскать тебя, а тут ты и сам явился.

Коловрат молча нагнулся и прошел через низкую дверь в горницу. Полторак поднялся с лавки, на которой лежал человек с перевязанной чистыми тряпицами грудью и плечом. Он узнал одного из своих дружинников, как раз из той полусотни, что ушли со Стояном. Дружинник поднял голову, на его бледном лице выступили капли пота, но выражения физических мук не было. Держался он хорошо, но был очень слаб. Видимо, ранение было серьезным или… он скакал сюда раненым с самого Воронежа.

– Я прислан к тебе, воевода, с сообщением, – хрипло проговорил дружинник, опираясь здоровой рукой о лавку.

Полторак, видя усилия воина, подошел к нему и помог ему сначала сесть, потом встать. Опираясь на руку сотника, воин продолжил:

– В засаду мы попали, воевода. Стоян и еще шестеро убиты. Раненых много. Насилу от преследования ушли. След путали. Ночь и весь день шли, пока степняки отстали. Меня к тебе отрядили, да по дороге вот две стрелы получил.

– Ах. – Евпатий стиснул кулаки и сокрушенно закрутил головой.

Снова беда. И опять надо думать, к чему она еще приведет, какую беду за собой потащит на рязанские земли. Эх, Стоян! Сильный воин, опытный, сколько с ним довелось пройти. В преддверии лихой годины не сберег.

– Как было? Рассказывай. Посади его Полторак, видишь, еле на ногах держится.

– Дальний разъезд наш шум услышал, – начал свой рассказ дружинник. – Мы переправы искали, где могла бы большая рать перейти реку. А под утро плеск воды и ржание лошадей. Стоян поднял нас, а тут они, степняки.

– Ты их видел, каковы они обличием? – тут же спросил Коловрат. – Оружие какое, одежды, бронь на них какая?

– Темно было, воевода, – тихо ответил воин. – Может, и половцы были, а может, и кто еще. Не разобрать было. Шапки с мохнатой опушкой, лицами вроде как и половцы, а может, и нет. Щиты круглые, сабли кривые, а что про остальное, так в степи много разного оружия, кто во что горазд. Не приметил я, воевода.

– Дальше рассказывай.

– Не успели мы верхами подняться, как наскочили на нас степняки. Видать, и они нас встретить не ожидали. Пока замешкались, мы в сабли их взяли. Крепко рубились, а когда они поняли, что побьем мы их, врассыпную и в ночи растаяли. Стоян сразу понял, что дело худо, и повел нас назад, в свои земли, к Иоанно-Богословскому монастырю ближе. А под утро снова со степняками встретились. Издалече стрелами нас осыпали и в туман ушли. Немного их было. Да вот беда: троих из нас стрелами насмерть побили. И Стояна тоже. Никого не бросили. Поперек седла всех увезли.

– Где теперь все?

– В монастыре. Никон с братией раненых выхаживает. Олеша Чура как старший остался, велел последний приказ Стояна выполнять и к монастырю нас привел. И меня к тебе, воевода, послал.

– Эх, как же вас угораздило, – снова покачал Евпатий головой и подошел к столу, где на тряпице лежали обломки стрел с окровавленными наконечниками.

Видать те, что из тела дружинника достали. Он взял в руки наконечники, стал разглядывать. Не похожи были эти наконечники на русские. Да и у половцев или булгар таких он не видывал. Те, что он в руках держал сейчас, расширялись как лист дерева. Перо у каждого наконечника было выковано в виде расширяющейся лопаточки с широким тупоугольным острием.

– Вот и дождались, – тихо проговорил Коловрат.

– О чем ты, воевода? – встревожился раненый. – Аль, по-твоему, не так что Стоян сделал. Или Чура сплоховал, что в монастырь нас привел?

– Нет, все правильно, – ответил Евпатий, бросив на стол наконечники. Он повернулся к двери и стал распоряжаться громким властным голосом, к которому привыкли все люди в его окружении: – Ждана, кликни сюда Лагоду. Раненого молодца в покои перенести, за раной смотреть хорошенько. Вина ему красного давайте, а то он по дороге сюда столько крови потерял, что целый приток для Лыбеди сделал. Полторак, собирай мне свою сотню. Подковы проверьте, сумы переметные поправьте, вьючных коней с десяток возьмите с собой. Останавливаться и дичь для пропитания добывать некогда будет. Быстро пойдем.

– Понял, воевода, – кивнул Полторак и шагнул к двери.

Коловрат схватил его за рукав и остановил, приблизив лицо. Спросил тихо, но сурово:

– Зачем рассказал?

– Девка знать должна, чтобы не надеялась, – смело ответил Полторак, прямо гладя в глаза своему воеводе. – От других потом узнает, обиду может на всю жизнь сохранить. О ней думал. О тебе думал.

– Ладно, иди. – Евпатий толкнул его в плечо, потому что в горницу вернулась Ждана в сопровождении Лагоды.

Объяснив, что делать с раненым и кого позвать для ухода и лечения, он взял за руку дочь и отвел к окну. Посадил на лавку и присел рядом, продолжая держать девичью ладонь в своих широченных ладонях.