Гости явились с опозданием, у них были черные от несмытой пыли руки и ногти, грязные, а у кого-то даже рваные джинсы и майки. Келли красовался в фетровой алой шляпе с металлическими пластинами на тулье.

Ребята словно не замечали испуганных хозяев, шумно расселись за столом, хватали еду с тарелок руками, громко смеялись, откидываясь на стульях. Келли даже не снял шляпу. Застолье не получилось. Мы сидели напряженные, разглядывая соседей. Эмми и Лейли пытались тихонько урезонить «банду», они крутили пальцами у висков и шептали:

— Stop!

— Silence!

— Stupid boys!

Лиза спохватилась и постаралась взять ситуацию под контроль.

— Ребята, а теперь давайте покажем нашим американским друзьям концерт! — возгласила она и принялась поднимать нас из-за стола, подталкивая в другую комнату.

Там была настоящая сцена с занавесом! Сцена занимала часть комнаты, у стены напротив стоял большой кожаный диван, куда сестры при помощи хозяйки с трудом усадили неугомонных гостей.

Мы с Юлей честно спели песенку «К сожаленью, день рожденья…». Нурик бойко прочитал стишок.

Эмми и Лейли чинно встали и исполнили «Happy birthday to you!».

После чего американцы посовещались и пошли на сцену.

Они попытались спеть, но стали смеяться и тузить друг друга, потом снова совещались. Наконец, им удалось договориться. Келли снял шляпу, прошелся вдоль сцены и, остановившись, произнес:

— Canada — it’s snowing. United States — it’s raining. Russia and Siberia — the weather is fine!

На этом выступление американцев закончилось, мы похлопали им в некотором недоумении, раскланивались они глубоко, прижимая ладони к груди.

Лиза попыталась их поскорее выпроводить, и ей это удалось. Мы, все еще в недоумении, тоже разошлись по домам.

— Светский раут накрылся медным тазом, точнее красной шляпой Келли, — сказала я маме, с ненавистью стаскивая с себя блузку и узкую юбку.

Вечером Лиза рассказывала маме о том, какие «мальчики ужасные, совершенно невоспитанные… Если бы не наши дети, прямо не знаю, что бы я стала делать!».

А я думала: почему она не пригласила Венсана? Венсан так чудесно играет на гитаре и поет. Американцам было чему у него поучиться.

Несмотря на «невоспитанность» мальчишек, родители Юли с удовольствием общались с американцами.

Семейство Ананьиных отдавало предпочтение богатым арабам.

Переводчики радовались любой возможности совершенствовать язык.

Отец Наташи боялся всех и жену запугал. Доктор и его семья держались особняком, остальным вообще было все равно.

Аленка совершенно от нас отстранилась, мы ее почти не видели. Ее великолепная мама водила дочь по гостям, «приучала к светской жизни».

— Бедная девочка, — вздыхала моя мама, — совсем ей голову задурили.

К Аленке стал ходить молодой алжирец.

— Он учит русский язык, Аленушка ему помогает, — хвасталась шефиня. Она всячески создавала условия для учебы: оставляла дочь с алжирцем одних, закрывала двери, ходила на цыпочках.

— Лида, чего ты добиваешься? — возмущалась мама. — У этого парня есть невеста, осенью свадьба, ему двадцать два года. О чем ты вообще думаешь?

— Гала, не будь мещанкой! — парировала шефиня. — Когда же девочке пожить, если не теперь!

Мама беспомощно разводила руками, а по вечерам жаловалась отцу:

— Ты представляешь, что она мне говорит? Что сейчас модно выходить замуж за иностранцев!

— Хм… — неопределенно реагировал папа.

— Этот несчастный алжирец, видимо, тоже относится к категории престижных женихов?

— Кхгм… Это не наше дело.

— Конечно, не наше! — не успокаивалась мама. — Ты посмотри, как они себя ведут? Любой мальчишка на улице может оскорбить женщину, сказать непристойность, телодвижения всякие… не видел? А я видела! На забор вспрыгивают и без штанов скачут! Один из этих мальчишек бросил в Аленку камень, разбил лицо, а теперь Лида приводит к ней другого, такого же, только чуть старше, а потому хитрее и умнее. Но относится-то он к нам и к ней точно так же, как и тот, что бросал камни.

Папа прятался за газетой.

— Я что, одна это понимаю? — спрашивала мама. Но ее вопросы оставались без ответа.

Жорик слонялся по контракту в одиночестве, видимо, он не входил в категорию «престижных женихов». Среди американцев не было подходящих по возрасту. Вот, интересно, у нас в классе некоторые девчонки тоже мечтают уехать за границу, в Европу или США, и замуж хотят за иностранцев, но в Африку точно никто не рвется.

Венсан, конечно, красавчик, и воспитан гораздо лучше американцев, но если бы меня спросили, хотела бы стать его женой… Воображение тут же рисовало яркую картинку: я гуляю с молодым мужем и ребенком по шоссе в поселке и, чтоб убедить себя, его и окружающих, твержу, как заклинание: «Как я счастлива!» И некуда убежать…

Руководство рудника придумало совместные пикники. Выезжали в горы, где заранее была подготовлена поляна с местом для костра. Алжирцы закалывали барана, набивали его тархуном и еще какими-то местными травами, готовили мишую — праздничное блюдо, зажаривали барана целиком на углях, только потом разделывали и угощали нас сочным, пропахшим дымом и пряностями мясом. На запах от горного ручья приходили бесстрашные крабы, а среди можжевеловых деревьев и диких смоковниц бегали, шурша иглами, дикобразы.

Венсан приезжал на пикники с родителями. Держался всегда рядом с отцом и другими мужчинами, изредка подходил к нам, хотя было заметно, как он смущается. Я, улучив минутку, расспрашивала Венсана, отчего он перестал приходить к нам. Он отнекивался, говорил, что очень занят, нет времени на игры.

Мне казалось, что Венсан избегает общения с нами из-за своих местных приятелей. А что я должна была думать, если Венсан, едва заметив нас, кивал и отворачивался, а то и вовсе старался не заметить, если был не один, а с ребятами. Наверное, ему нелегко приходилось. Я слышала, как его приятели смеялись над ним, когда он здоровался с нами. Они показывали на нас пальцами и что-то говорили Венсану, наверное, обидное, потому что он все чаще отворачивался от нас.

Мы по-прежнему перебрасывались записками, но встречались редко, в основном на пикниках и в поездках на море.

С пикников началась дружба моих родителей с семьей господина Таджени — директора рудника. Родители, особенно папа, довольно бегло говорили по-французски, то есть могли непринужденно поболтать не только о работе, но и обо всем остальном.

Мадам Таджени, красавица марокканка, была единственной арабкой в поселке, не закрывающей лицо. Ее трогать не решались. Но она была очень одинока! Она радовалась возможности общения с русскими женщинами, так как для нее это была вообще единственная возможность поговорить с кем-то, кроме своих домашних.