под пологой крышей, с витражным окном. В точности как я его помнил, до мелочей: те же три стекла, затянутые белой бумагой. Разница была только в том, что теперь я видел дом сразу отовсюду, со всех возможных точек зрения. Из-за кустов, из-за голых деревьев, из-за кочки, усыпанной опавшими листьями. С позиции снайпера, с позиции штурмовика и одновременно изнутри – как в моём сне.

Это сложно описать, но в пределах, ограниченных текстурой, в границах лесной поляны я был всевидящим.

Пятна ржавчины на крыше из-под старой облезшей краски – я видел их с высоты, где висел дрон.

Трещина на одном из стёкол – я видел её в оптический прицел винтовки.

Я и был дроном, медноволосой женщиной, снайпершей за мёрзлой кочкой, старшей officière в чёрном минивэне на обочине шоссе за деревьями, я был собой. Я был везде, в каждом сознании, каждом действии. Я был патроном, когда его досылали в патронник, я был выстрелом, мозгами на полу, залитым кровью мужчиной на старом диване. Я был всем, я был тем, что я есть.

В пределах этой поляны я был Богом.

Спустя месяц я собрал первый прототип: пять комплектов клемм от стимуляторов в корпусе из обрезков пластиковых вёдер, тазов, канистр. Белое пятно на сделанной вслепую фотографии. Ovum, яйцеклетка.

Каждую ночь я надевал прототип на голову, подключался, встречал за матовой текстурой воздуха присутствие – и оно просилось наружу. Я читал его знаки. Оно говорило: «Впусти меня». Без слов, как умело. Мне было достаточно, я понимал.

Мне нужны были деньги. Я не знал толком сколько. Мне нужно было место, чтобы работать, техника, электричество. Еда. Мне нужны были помощники, человеческий материал. Мне нужно было сделать ещё хотя бы два шлема – провести испытания, зафиксировать результат. Мне нужно было впустить его.

Я не придумал ничего лучше, кроме как обратиться к людям, однажды меня уже обманувшим. К тем, кому двадцать лет назад я отправил первый в истории оцифрованный оргазм, наш с Чёрной Точкой нейротрек – файл с нелепым названием morgenshtern. vr.

Попасть на встречу с генеральной продюсеркой нейростудии я мог, только подкараулив её у проходной на улице Правды. Обычным путём мне бы не удалось пробиться дальше приёмной заместителя – я и туда бы добрался только с помощью чуда.

Я караулил возле проходной час. Приехал длинный чёрный автомобиль, водитель вышел открыть заднюю дверь, из кресел белой кожи поднялась генеральная. Я запомнил стянутые в пучок волосы, пухлый карминный рот, громкий стук каблуков, она как будто специально топала, когда шла, била землю ногами. Невысокая совсем, я думал, она выше.

Охранник с примятыми фуражкой редкими волосами, в форме на размер больше, с болтающимся на поясе перцовым баллончиком растопырил передо мной руки: стой, пропуск, нельзя.

Женщина с карминным ртом прошла по коридору, топая, скролля на планшете, не глядя по сторонам, свернула за угол и исчезла.

Перед тем как уйти, я видел микроавтобус без окон, он въезжал в ворота сбоку от проходной – на бортах следы глины, затемнённые окна. Кастингваген – так его называют на Тёмных.

Но даже если бы я привлёк её внимание, что бы я ей сказал, каков был бы мой питч?

– Я случайно создал устройство сильнее Morgenshtern’а. Я не знаю точно, как оно работает, но если вы наденете на голову это яйцо из обрезков старых вёдер, то сами всё увидите. Кстати, Morgenshtern’а я тоже создал, но вы отобрали у меня все права на него, а меня вышвырнули на улицу.

Всё так, я ничего не пропустил?

Шейх нашёл меня сам – на сервере для сбора донатов. Пришёл сразу в сикрет-чат. Написал: заинтересовал проект. Спросил, сколько мне нужно. Я ответил, он прислал строчку смайлов. Написал: хочет встретиться. Хочет посмотреть первый прототип.

В Стамбуле, после подключения, уже сняв с головы склеенное из кусков пластика яйцо, он рыдал на кровати в гостиничном номере, не сдерживаясь, слёзы текли на подушку. Спросил, записывал ли я трек. Я не записывал.

Он пообещал прислать деньги на прототипы, на технику, купить хорошую нейронку, не бесплатное дерьмо из каталога. Что там ещё? Расходники, свет?

Я спросил: зачем ему это? Он объяснил туманно: прижимают с другим бизнесом, расходы растут, прибыль падает, нужно искать новые возможности.

Ещё он сказал: найди место, где будешь работать. Лучше такое, чтобы и жить там можно было. Подальше от центра, только не на Тёмных, осторожнее с Тёмными.

У меня было на примете, неподалёку от кольца, рядом с Бутовским сектором. «Тридцатка».

– Это что? – спросил Шейх. – Заброшка какая-то?

– Почти, но сохранилось хорошо. Даже часовня там есть.

Он посмеялся.

– И людей найди, – сказал. – Надёжных, чтобы самому было спокойно. Двоих тебе хватит?

– Двоих хватит.

Часть II

23. Чёрная. Объект

Переспросила, как его зовут? Славик? А он кто? Чем на жизнь зарабатывает?

Дружок мой сказал, приходи в ресторан, познакомишься, спросишь, а с утра на объект.

Я говорю, в смысле на объект? Что за слово такое? Если меня спросят, где я работаю, мне что отвечать? На объекте?

Дружок сказал, кто спросит, бариста в коворкинге разве если, ты же дома сидишь, не общаешься ни с кем, ну и мы на постоянку туда, на жилье сэкономишь заодно, ты ведь хотела.

Хотела. Ладно.

Пришла к ним в ресторан.

Славик оказался крепышом с жёлтыми волосами, как из рассказов Бунина, ему бы половым в трактир на Волге, водку разносить, круглолицый, загорелый. Сказал, в офис не ходит, работает от заказа к заказу, то в Африке, то в Азии. О, говорю, в Африке, как интересно, расскажите что-нибудь? А то я вот, например, давно из дома не выходила, отвыкла от общества, только скрипты и конф-коллы приёмки. Я, сказала ему, в порноиндустрии в основном, если по-старому, тоже от заказа к заказу.

Он покраснел под загаром, притих. Про Африку не рассказал. Выпили мы там много, в этом ресторане.

Утром проснулась, смотрю, Славик рядом лежит. Загар у него оказался только до футболки, руки и шея, ну и лицо тоже. Он лежал и сопел, как кот, и выглядел во сне лет на десять младше, чем вчера в ресторане. Я пожалела, что его затащила, нам же ещё на объект этот ехать, а вдруг он придумает себе что-то, разговоры начнутся, объяснения.

Встала, включила чайник, решила, буду с ним нейтрально, как будто так и надо, как будто для меня это в порядке вещей, потом закурила, и он проснулся от дыма. Ворочался сначала, закрывался одеялом, потом не выдержал, сдался, открыл глаза, увидел меня.

Сказал, привет, я Славик.

Отлично, вот и познакомились.

Он спросил, а что вчера было? Сказал, акклиматизация, очень голова болит, и язык еле ворочается.

Я ему говорю, думаешь, это из-за акклиматизации? Я думаю, это из-за двух бутылок вина за ужином, если не трёх, другой человек умер бы.

Он смеётся, говорит, к вину я привык. А что было-то?

Говорю, трахнула я тебя, милый мой, хороший, пьяного и без твоего согласия, на этой вот кровати, под люстрой начала нулевых, производства Германии, хрусталь, металл.

А он спрашивает, под запись?

Когда студийные мужики такое спрашивали, с хохотком, и пузик трясся, я отвечала, конечно, сладенький, под запись, на память. Хорошая шутка, учитывая обстоятельства. А этот спросил так, будто точно знал, что со мной делать, если я отвечу да, под запись. И куда спрячет труп, тоже знал.

Затянулась, сказала, нет, конечно, что ты.

Помолчали. Посмотрели друг на друга. Он первый съехал, заныл, ты не понимаешь, последний шанс эта работа. Я сказала, ну ты прямо удивил. Вот квитанция, видишь, на холодильнике, вот ещё квитанция, вот уведомление о задолженности, вот предупреждение