смотрел встревожено, но ничего не предпринимал.

— И Мануйлы процветали. Как не процветать при таком курсе души?

Теперь самое главное. Путь в другой мир лежит через древний подземный ход, в виде колодца. Этот колодец нашёл наш предок, Савва Мануйла, выкупил землю, построил Замок, и от Колодца и пошло наше богатство. Колодец тот в подвале — и рукою братца была нарисована схема.

Следовало спуститься по винтовой лесенке, что шла вдоль стены, спуститься глубоко, на сто четырнадцать ступеней, а там по подземному ходу две версты, после чего и откроется новый мир. И опять схема, как и куда идти.

Нет, я, конечно, не поверил. Поначалу. Но колодец нашёл. В подвале, за крепкой дубовой дверью. Большой колодец, почти две сажени в поперечнике. И, как и написано, вниз винтом шла узенькая каменная лестница. Но вот только спуститься было нельзя, во всяком случае, на сто четырнадцать ступенек. Тридцать две ступени — и вода. Ничего удивительного, что вода, это же колодец. Их раньше ставили именно в подвалах замка — на случай осады, например. Чтобы жажда не грозила.

А я подумал: вдруг вообще всякое богатство берет начало с волшебного колодца? А когда колодец заполняется обыкновенной водой, богатство начинает таять? И вдруг наша матушка замаливала убийства тех пьяненьких мужиков? И вдруг вода в колодце — навсегда? И вдруг это не простая вода? — Алексей начал дрожать, словно в лихорадке.

— Насчет воды ничего не скажу, — стал я успокаивать Мануйлу, — насчет воды я не знаю, а вот насчет денег скажу. Есть у тебя богатая тётушка, Корастылева Анфиса Евлампиевна. Богатая и старенькая. И решила эта тётушка сделать тебя наследником. А наследство большое. Миллион серебром, даже больше. Это же тысяча пудов серебра! И таскать на себе не нужно, и спускаться никуда не нужно, и…

— И убивать никого не нужно, — закончил Мануйла. — Я и не собирался никого убивать. Другой план был. Ну, да не о чем толковать. Тётушка, говоришь, Корастелева? Помню. Я у неё мальчонкой гостил. С братом, сестра тогда хворала. Но ведь она жива?

— Жива, — подтвердил я. — Но на девятом десятке. Миллион серебром!

— Много, — равнодушно согласился Мануйла.

— Если просто положить эти деньги в банк и жить на проценты, не трогая капитала…

— Сколько это составит?

— Четыре процента, вестимо. Надежные четыре процента.

— Четыре процента от миллиона, это будет… это будет… это будет…

— Это будет сорок тысяч серебром. Сто двадцать тысяч на ассигнации. Хватит на самую роскошную жизнь в Петербурге, хватит на вспомоществование сестре, хватит на многое. А там, глядишь, вода из колодца уйдет. А не уйдёт, тоже не беда.

— Хватит? Нужно проверить, нужно проверить. Четыре процента от миллиона… четыре процента — это будет… это будет… это будет…

Пан Сигизмунд подал Мануйле серебряный бокал

— Ваше питьё, господин Мануйла. Время принять.

— Да, да… Я утомился, — он медленно, крохотными глотками, выпил — судя по запаху — настой валерианы.

— Завтра я дам вам перо и бумагу, и вы точно всё посчитаете, — успокаивающе сказал доктор.

— Да, да, завтра. На свежую голову. У меня получится, у меня непременно получится.

— Вне всякого сомнения, — подтвердил пан Сигизмунд, — вне всякого сомнения.

Когда мы покинули покои хозяина, доктор сказал:

— Как видите, господин Мануйла…

— Я вижу, — остановил я пана Сигизмунда.

— Могу я узнать, что вы скажете госпоже Корастелевой?

Я посмотрел на него, как на человека, шумно испортившего воздух. Какое твое дело, милейший? Потом всё же ответил:

— Разумеется, я буду действовать в интересах моего старого боевого товарища.

— Конечно, конечно… — извиняющимся тоном сказал пан Сигизмунд. Я был тропинкой к серебряному миллиону, меня нужно холить и лелеять.

И потому из поместья нас выпустили беспрепятственно.

Интермедия

I

— Зовут-то тебя как? — спросил кучера Честный Полковник.

— Селифаном, ваше высокородие, — ответил тот.

— Ты, я вижу, парень смышлёный, Селифан, возьми-ка синичку!

— Премного благодарен, ваше высокородие, — кучер проворно спрятал купюру в недра поддёвки.

— Так что твой барин, служит?

— Прежде служили-с. По военной части.

— В каком чине?

— Ротмистр. Но по ранению в отставку вышли, давно-с.

— А теперь помещик?

— Плантаторы они.

— Кто?

— Плантаторы. Это вроде как помещики, только богатые. Которые с прибылей живут, а не с убытков.

— И велико ли поместье?

— Слышал — двести душ.

— Слышал?

— Я у барина недавно служу. Барину кучер понадобился, они меня у барыни, то есть, у прежней барыни, и взяли-с. Мне, говорят, нужен кучер наилучший, а цена — пустое, главное, чтобы он её стоил, эту цену. И взяли-с.

— А живёт-то он где?

— В Петербурге, где ж ещё барину жить. В Петербурге!

— Хороша ли квартира?

— Хотя б и генералу впору. Наш барин только наилучшее требуют, такая у них привычка. Хорошее, говорят, люблю, плохое — нет!

— А денег хватает у барина на хорошее?

— Так ведь плантаторы они-с. Деньги, барин говорят, для того и придуманы, чтобы в ход их пускать. С большим пониманием наш барин.

— А куда же вы путь держите?

— Барин сестру свою навестить желают, у их сестры поместье за Тулою. И себе поместье хотят присмотреть по соседству, если хорошее найдут. Плохое поместье им ни к чему. Вот и едем. Мне, говорят, спешить некуда, жить нужно с удовольствием, и сегодня, а не завтра.

— А как он насчет карт?

— Мил человек, я на синицу уже наговорил, теперь мне к лошадям нужно.

— Ну, хоть намекни.

— Без карт, барин говорят, мы б до сих пор дикими людьми были, вокруг дуба бегали, — сказал кучер, и вышел из комнаты.

— Слышали? — сказал Честный Полковник.

— Как не слышать, — из смежной комнаты появились двое, Пожилой Помещик и Пылкий Юноша.

— И что думаете?

— Что ты зря потратил пять рублей, — ответил Пылкий Юноше. — В книге проезжающих он так и отметился: барон Магель, ротмистр в отставке, путешествует по собственной надобности.

— Э, что пять рублей, вздор пять рублей. Зато теперь мы знаем, что не чурается карт, не скуп, при деньгах, и не прочь предаться земным удовольствиям. Поверь, это стоит пяти рублей.

— Что не скуп — ясно и по повозке, и по лошадям, и по одежде, — возразил Пылкий Юноша. — А пять рублей — это пять рублей!

— Вот потому ты и в Пылких Юношах, хотя уже тридцать скоро. Не жалей денег на подготовку. Даже если раз-другой и зря потратишься, на третий окупится сторицей. Ты должен понять интересы человека, чего он хочет, чем он дышит.

— И чего он хочет?

— Самого лучшего. И потому тебе с ним говорить не нужно, лишнее. Ты за самое лучшее сойти