от него, не решаясь войти, скакала Ленка с фотоаппаратом и непрерывно щёлкала что-то за дверью.

– Вот куда смели весь мусор из коридора! Вы когда-нибудь такое видели?

За дверью, куда не решалась войти Ленка, должно быть, когда-то была комната охранника, о которой Мышка говорил. Сейчас это было похоже на помойку, мебельный склад и квартиру сумасшедшей старухи, которая не выбрасывает ничего, вообще ничего: вдруг пригодится?

В глубине комнаты под самый потолок возвышалась пирамида из парт, стульев и кресел. Когда-то, наверное, у них были цвета, но сейчас все выглядели сероватыми, застиранными, как на старых цветных фотографиях. Маленькое окошко было зарешёчено и, конечно, без стекла. Под ним, в шаге от пирамиды столов и стульев, как берег в море мусора, был низенький диван – не диван, софа – не софа, что-то спальное и жёсткое на вид, покрытое когда-то клетчатым пледом. У изголовья стояла тумбочка с микроволновкой и треснутой чашкой. В ногах, там, где кончалась пирамида столов и стульев, на одной из парт – маленький телевизор с антеннами, торчащими в потолок. Всё остальное место занимал мусор и мешки с мусором, не чёрные, а всякие разноцветные, давно вылинявшие, но сохранившие рисунок. В глаза бросалась змея на пакете, обвивающая красное яблоко. И цифры «89».

– Девяностые, говоришь? – Настя шагнула в комнату и почувствовала, как кружится голова, то ли от пыли, то ли… Воздух был тяжёлый, хотя комнатушка вечно проветривалась из разбитого окна. Запах кислятины странно смешивался с карамельным, чайным и почему-то железным.

– Могила Плюшкина! – Серёга вошёл, прорываясь сквозь мусор (там было, наверное, по колено), и по-хозяйски вытряхнул один из пакетов. На пол радостно полетели фантики. Не лентами, неразрезанные, какие они видели раньше, а настоящие, из-под конфет, смятые на концах и гладенькие по центру, как будто только что кто-то развернул конфеты и бросил фантики в пакет. Они ухнули под ноги цветным холмиком, и Ленка защёлкала фотоаппаратом.

– Точно Плюшкин! Это болезнь, я смотрела шоу. Они вообще ничего не выбрасывают и с помоек всё в дом тащат. У них не квартиры, а склад…

– А по мне, так похоже на мою комнату. – Мышка пнул другой пакет, и под ноги вылетели коробки из-под тортов. Они были грязные, эти коробки, со следами крема, давно высохшими, размазанными по стенкам.

– Может, сюда просто весь мусор с фабрики стаскивали? – Настя боялась трогать это, даже ногами, и в очередной раз пожалела, что не захватила резиновых перчаток. Ещё подцепишь какую-нибудь заразу от крыс.

– Тогда точно стащили не весь. – Серёга, по колено в мусоре, копался в пакетах с любопытством археолога. Брезгливость? Это о чём вообще? Взрывая ногами неинтересные документы и пластиковые оболочки из-под булочек, он вытряхивал каждый пакет: с одеждой, с коробками из-под печенья, коробками из-под мармелада и фантики, фантики… Ленка следовала за ним с фотоаппаратом, непрерывно щёлкая горы мусора.

– Серёг, ты что ищешь, а? – Мышка достал перочинный нож и зачем-то пытался выковырять клавишу из микроволновки. – Думаешь в мусоре клад найти? Ты же в бомбоубежище хотел?

Серёга отбросил очередной пакет (обувь), шмякнулся пузом на пол и, светя телефоном, полез под диван.

– Фу, ты что?! – Настя. Но какая разница?

– Здесь комната охраны, соображаешь? – под диваном валялись древние тряпочные тапочки и пластиковая бутылка с ободранной наклейкой. Серёга разочарованно выбрался, пуская Ленку щёлкнуть этот унылый натюрморт. – Ну?

У Мышки соскользнул нож, больно врезав по пальцу. Он сунул палец в рот и прошипел:

– Пушку, што ли, ищешь? Оштавят её шдесь, шди! Пошле шакрытия всё, што могли, раштащили! Один мусор остался.

Серёга пожал плечами и заглянул под склад столов.

Ленка уже выбралась из-под дивана и продолжала щёлкать мусор на полу. Серёга уже накидал сверху тряпок и фантиков горочками, это уже снято, надо посмотреть, что дальше, следующий археологический слой. Потихоньку ногой она отгребла фантики… И продолжала фотографировать, не сообразив сразу, что такое нашла. Выглядело-то не страшно и даже красиво: лицевая часть черепа, выглядывающая из-под горы мусора, как будто кто-то был погребён в нём заживо…

– Ле-ен! – Настя так и стояла в дверях, таращась на Ленкину находку. Ленка щёлкнула автоматически, а уж потом опустила камеру и увидела по-настоящему.

На полу из-под горы мусора действительно торчало чьё-то бывшее лицо. Выглядело оно не страшным, а каким-то грязным, как будто кто-то распылил серую краску в кабинете биологии, и вот скелету досталось.

– Ого! – Мышка отвлёкся от своего пальца и стал аккуратно ногой ворошить мусор пониже черепа. На свет показались рёбра, какая-то кость руки… – Этого на плане нет… Серёга! – последнее он пискнул, как настоящая мышка.

Серёга выбрался из-под парт и уставился на находку. Он посветил телефоном, как Мышка, разгрёб ногой мусор вокруг, обнажив ещё тазовые кости, долго рассматривал металлическую коронку во рту. Она, пожалуй, и пугала больше всего. Из папье-маше не делают скелеты с коронками. Этот настоящий.

– Я ж говорила: люди пропадают… Я это снимала, фу! – Ленка уткнулась в фотоаппарат, лихорадочно удаляя всё подряд, чтобы не завопить, чтобы руки не тряслись, чтобы уйти отсюда и забыть: стираешь фотку – стираешь память…

– Погоди… – Серёга дотронулся до камеры. – Что ты там говорила про призрак охранника? Что умер на посту? Здесь?

– Ну если здесь его комната… – кажется, Ленка прошептала это, но Серёга расслышал:

– Похоже, это не байка из Интернета. Такое тоже случается.

– Ты веришь в призраков? – Мышка с любопытством рассматривал скелет.

– При чём тут призраки? Фабрику закрыли, охранник не захотел уходить, объявил голодовку и умер на посту: вот он. Страшная история без всяких призраков. Надо сообщить кому… Чтобы хоть похоронили.

Настя шагнула назад в коридор, и остальные молча потянулись за ней. Никому не хотелось оставаться в комнате охранника.

Глава X

Мышка

Мышка привык терять. Даже имя: ни один человек на свете уже давно не называл его Мишкой. Да он сам бы себя так не назвал. Маленький, меньше самой мелкой девчонки в классе. Зато с большими ушами, которые так оттопырены, что даже в пасмурную погоду на просвет горят ярко-розовым. Добавьте к этому огромные, не по-человечески длинные центральные резцы, и поймёте, почему нормальное имя «Мишка» оказалось утеряно этим человеком давно и навсегда. Да что там имя! Когда-то очень давно, лет десять назад, это больше, чем половина Мышкиной жизни, у него был настоящий дом. С мамой, брехастой собакой на цепи, грушевым садом, где хорошо играть зимой, потому что много укрытий, и прятаться от жары летом.

Осенью, когда приходило время собирать груши, мама выносила в сад ноутбук, включала