В голове не было ни единой здравой мысли. Бубновый король дворянских кровей…

– Есть какие-то идеи? – шепотом спросил Ратцингер.

От рядом стоявшей Алисы не укрылось то, что они втихаря обсуждали улику. Но она предпочла не реагировать. Марго взглянула на неё, затем на её начальника и все поняла. Здесь любая инициатива наказуема, поэтому стой себе молча и вылезай только тогда, когда тебе позволят. Алиса и так достаточное количество раз нарушала это правило, поэтому предпочла молчать.

– Никаких, если честно, – призналась Маргарита. – Даже зацепиться не за что.

– Полагаю, он зашифровал в этих стихах следующий вокзал?

– Возможно, но какой именно? – она перевела взгляд на карту Москвы.

Мысленно она вычеркнула те, где уже случились взрывы. Кровавые события имели место на Белорусском, Курском и Киевском вокзалах, ровно в этом порядке. Марго обвела взглядом карту города. Сеттиты, видимо, специально выбирали места, расположенные как можно дальше друг от друга, чтобы в их действиях не уловили никакой системы. И какой же вокзал следующий? Оставались Павелецкий, Ленинградский, Рижский, Казанский, Ярославский… Черт, слишком много. Уже не говоря о том, что на любом из них нужно будет вычислить нужный поезд, чье прибытие ближе всех будет к девятнадцати часам.

– Бубновый король… дворяне… земной народ… – Ратцингер глазами в который раз пробегал по строкам послания.

– Под земным народом можно понять крестьян. И тогда они противопоставляются дворянам.

– Наш король хоть и был дворянских кровей, но в итоге переметнулся на сторону простых людей, – подтвердил Ратцингер. – Но о каком короле идет речь? В России не было королей, но были цари и императоры.

– Может быть, речь идет о Лжедмитрии? Самозванце? – в глазах Марго запылали искорки азарта и осознания. – Который поднял восстание и стал царем, выдав себя за убиенного царевича?

– Не думаю, что ваша догадка верна, фройляйн, – он указал на первые две строки стихотворения: – Наш король сначала был дворянином, а уже потом выиграл войну вместе с крестьянами, а не наоборот. К тому же воцарение Лжедмитрия лишь усугубило положение в стране, погрузив её в так называемую Смуту. А в следующих строках говорится о процветании – «пшеница златая».

– И звезда… – добавила Марго, подперев голову рукой и уставившись на стену.

Там у Ряховского притаился плакат с Парадом Победы пятилетней давности. Над фотографиями танковой колонны, проезжавшей по залитой солнцем Красной площади, была помещена огромная рубиновая звезда с указанием годовщины победы в войне. События, которое приобрело статус культа, ежегодного почитания, хотя нынешняя власть к нему по факту не имела никакого отношения…

– Ратцингер, взгляните, – показала она ему на плакат.

– Очень красиво… – проговорил он машинально, но через мгновение понял, что она имела в виду. – Звезда… Коммунистическая звезда…

– Может, это её отец упоминает в стихотворении?

– Один из символов советской власти, ставший практически государственным, – закивал Ратцингер. – Его стали использовать везде, даже в наградной символике. Ордена, медали, октябрятские звездочки… Символ, под которым сплотили огромную нацию и чей исходный смысл, ведущий свою историю из Древнего Египта, был утрачен. Историю имеют обыкновение забывать.

– Значит, «война для земного народа» – это Октябрьская революция! – воскликнула Марго, снова взглянув на стишок.

Она чувствовала себя так, словно сдвинулась с мертвой точки при разгадывании кроссворда. Но при этом от разгадки зависели жизни невинных людей.

– А раз это Октябрьская революция, то бубновым королем может быть только Ленин, – завершил её логическую цепочку Ратцингер. – Ваш отец использовал сравнение с мастью бубнов, чтобы намекнуть на цвет идеологии красных коммунистов. Революцию возглавил Ленин, якобы выходец из простого народа, хотя сейчас всем известно, что он урожденный дворянин, а его мать была вхожа к императору и не раз просила его смилостивиться над её нерадивым ребенком и его братом, а также пристроить своих дочерей на престижные женские курсы, куда был строжайший отбор.

– Но какая связь всех этих отсылок к Ленину с московскими вокзалами?

– Упоминаемая символика? Золотая пшеница? Красная звезда?

В их разговор резко вклинился Ковальский:

– Не забывайте, что в Москве осталось много советской символики. И вокзалы не исключение.

Марго вздрогнула от неожиданности: в пылу обсуждений они с Ратцингером не заметили, как беседа двух сотрудников ФСБ подошла к концу.

– Что вы решили? – спросила она у друга отца.

– Мне удалось убедить Альберта, но времени у нас в обрез, – сказал Ковальский, опершись руками на стол и нависнув над ними своей медвежьей фигурой. – Даже если мы определим место следующего теракта, нам нужно успеть стянуть туда силы и эвакуировать людей. Что у вас есть в итоге? Советская символика? Негусто.

– Нет-нет-нет, – возразила Марго. – Нужно сочетание определенных символов! Золотая пшеница, красная звезда…

– В стихотворении упоминается земной народ, крестьяне и рабочие, поэтому возможно присутствие и классического серпа с молотом, – добавил Ратцингер. – А также портрет или упоминание самого Ильича.

– Хм-м-м… – протянул Ковальский. – Полагаю, тогда ни один вокзал не подходит. Это классические советские символы, их полно везде…

Он умолк на полуслове, уставившись в пространство перед собой, примерно на полминуты.

– Черт, кажется, я понял, что они взорвут следующим…

Маргарита Романова и Штефан Ратцингер уставились на Александра Ковальского с недоумением и одновременно ужасом. Оперативник не спешил делиться своей догадкой, судорожно обдумывая её.

– Значит, все-таки есть один, который подходит? – подбодрила его Маргарита.

– Это не вокзал, Марго, – возразил Ковальский. – Это поезд. Паровоз Л. Названный так, очевидно, в честь Ленина. На носу локомотива установлена огромная красная пятиконечная звезда с гербом СССР: скрещенные серп и молот реют над колосьями пшеницы.

– Он прекрасно подходит под описание, – с нескрываемым восхищением и энтузиазмом ответил Ратцингер. – Откуда такие познания, позвольте поинтересоваться?

– Мой отец с детства увлекался советскими паровозами. У него в комнате до самой смерти стояли их макеты. Он всплыл у меня в памяти сразу, как только вы упомянули пшеницу.