– Будешь сидеть рядом с тем парнем в войлочной шапке.

Корабль между тем готовился отплывать, и Ингунн дочь Брандапошла и села там, где ей было указано. Человек в шапке молча подвинулся кборту, освобождая ей место. Мельком глянул на неё и вновь опустил голову,кутаясь в плащ…

Но от этого короткого взгляда у Ингунн пробежал по спинехолодок. И она оглянулась на берег, уже отодвигавшийся прочь, за полосу дымнойчёрной воды. Никогда прежде ей не бывало так страшно. Если этот человекпосмотрит на неё ещё раз, непременно что-то случится. Она не знала, хорошее илиплохое. Но случится обязательно, и от этого было вдвое страшней.

На ночь Скьёльд остановился у безлюдного побережья. Взаледенелых утёсах бродило чуткое эхо, и люди невольно понижали голос, беседуядруг с другом.

Спать же легли прямо на палубе, под скамьями. А чтобы несыпался снег, натянули сверху пёстрый шерстяной шатёр.

У каждого, в том числе и у Ингунн, было при себе тёплоеодеяло или плащ, но холод донимал беспощадно. Ингунн пыталась поплотнее сжатьсяв клубочек, не смея перевернуться на другой бок: не потревожить бы угрюмогососеда, страшно подумать. Потом неожиданно её, полусонную, обняло мягкое тепло…Ингунн расправила затёкшие ноги, и добрый сон быстро перенес её домой.

Она открыла глаза, когда в тучах забрезжил неяркий позднийрассвет. Поверх её плаща лежал чужой плащ. Человек в войлочной шапке сидел насвоём месте возле борта. Он хмурился, щупая сквозь меховую куртку свой правыйбок.

Ингунн приподнялась на локте:

– Спасибо тебе… Вот твой плащ.

Он даже не повернул головы.

– Оставь у себя.

Вот так она впервые услышала его голос. А сказано это былосквозь зубы и нехотя. Ингунн попробовала возразить:

– А как же ты?..

– Я сказал, оставь у себя!

Он явно не привык, чтобы с ним спорили. Ей очень хотелосьчем-нибудь его отдарить, но как это сделать, Ингунн не знала. Спросить, неболит ли бок, не надо ли помощи?.. Наверняка он ответил бы – не твоё дело. Илиещё как-нибудь вроде того.

Поэтому Ингунн промолчала…

Следующие две ночи она вновь спала под его тёплым плащом, испалось ей хорошо. И за всё это время они не обменялись ни словом. Ингуннтолько и вызнала у мореходов, как его звали: Одд.

По крайней мере так он разрешал себя называть.

А потом налетел тот шторм…

– Откуда же ты всё знаешь?.. – спросил Арни, волнуясь. –Ведь это было давно!

– Я был там, сын Свана, – ответил Альвир скальд. – И я самвидел всё то, о чём сейчас говорю.

– Но откуда же ты знаешь, о чём она подумала? И почемупромолчала? Ты с ней говорил?..

– Плохим был бы я скальдом, если бы не привык всматриватьсяв людей, – проговорил Альвир негромко. – И многое замечать, скрытое от других.И я сразу понял, что они полюбили друг друга тотчас же, как только встретилисьна корабле. И что суждено им было от этого великое счастье и великая беда…

Тут сзади подошёл Сван Рыжий. И остановился послушать.

2

– Мы видели, как подходил шторм, – сказал Альвир скальд. –Тучи опускались всё ниже, а потом по воде побежала темная полоса…

– Вели подобрать парус, Купец, – посоветовал Одд. Он редкооткрывал рот по пустякам, и многие нашли, что он был прав. Скьёльд же ответил:

– Не ты хозяин здесь, на корабле.

Одд промолчал, но тут шквал налетел, и кораблю едва непришлось остаться без мачты.

Тёмное небо понеслось над самой водой, цепляя верхушки волн.Бешеный ветер нёс пригоршни снега. В снастях выла стая волков. Дочери морскогоБога Ньёрда заглядывали через борта.

Но всё бы ещё ничего, если бы у рулевого весла сидел умелыйи опытный кормщик. Скьёльд же, как скоро стало понятно, куда больше привыкбраниться на прибрежном торгу, чем в бурю править нагруженным кораблём. Да и засамим кораблём можно было бы ухаживать получше. Шторм заставлял его стонать искрипеть, и в плохо проконопаченные швы сочилась вода.

Когда Скьёльд в третий раз подставил волне борт и упромокших людей стали появляться на одежде сосульки – Одд поднялся на ноги ипошёл к нему на корму. Сидевшие ближе других потом утверждали, будто он приэтом сказал:

– Нечего всем гибнуть из-за того, что один глупец здесьхозяин.

Скьёльд и в этот раз не пожелал ему уступить. И – полетел напалубу, сбитый с высокого кормового сиденья. Он не смог отползти далеко, потомучто загодя привязался верёвкой. Вот и пришлось ему сидеть здесь же у борта ислушать, как Одд приказывал его людям.

А у Одда это получалось неплохо.

Он стоял на корме как приросший, и качка не могла егопоколебать. Он сразу велел спустить парус до половины и подвязать его снизу –корабль пошёл ровнее и легче, и волны перестали захлёстывать.

– Женщины пусть возьмут вёдра и вычерпывают воду!

Тогда открыли трюм и увидели, что туда уже набралосьпорядочно воды. Ингунн первой спустилась под палубу и принялась за работу. Рукитотчас же занемели от холода, а потом и ноги, потому что стоять приходилосьпрямо в воде. Вёдер оказалось мало, и в ход пошли кожаные шапки мужчин.Постепенно вода перестала прибывать, и появилась надежда.

Так продолжалось весь день и почти всю ночь. Одд никому непозволил сменить себя у руля. Правду сказать, охотников было немного. У негопосинели руки, державшие правило, и кто-то отдал кормщику свои рукавицы. Оддпоблагодарил кивком.

Глядя на него, люди верили – где-то там, впереди, ждалабезопасная гавань, и он не ошибётся, направляя туда корабль. Под утро ветерунёс войлочную шапку у него с головы, и стал виден длинный рубец на лбу,рассекавший левую бровь.

Ингунн продолжала вычерпывать воду, но если бы у неё быловремя оглянуться – она бы непременно подумала, что Одд не зря показался ейзначительным человеком…

Зато Скьёльд внимательно посмотрел на его шрам. И на то, какон держал руль. И ничего не сказал.

Перед рассветом вдали заревел прибой, потом в темнотепоказались белые буруны.

– Это Люгра! – прокричал Одд.

Волны яростно кипели у скал, и он увёл корабль кподветренному берегу, где было потише, и велел взяться за вёсла.

С этой стороны скалы выглядели не такими крутыми, нопристать оказалось не легче: мёртвая зыбь с грохотом врывалась на песчануюотмель. Присмотревшись, Одд развернул корабль к берегу и приказал сесть по двоена весло, чтобы грести как можно сильней. Опытные мореходы поняли, для чего этоделалось, и приготовились не жалеть рук.