Через секунду я сообразила, что плыву на одном месте, и ударила по воде ногами, пытаясь вырваться из солёного плена.

— Ну как ты?

Кузьма вынырнул из ниоткуда, и я бессознательно, все еще жмурясь, протянула к нему руки. Самой мне было б не дотянуться до него — он должен был сам нырнуть в кольцо моих рук, чтобы я повисла на его шее.

— Моргай, так пройдет быстрее, — пробормотал он, прижимая меня одной рукой к своей груди.

Я почти ткнулась в него носом — в воде разницы в росте не было совсем. Я перестала моргать. На миг, а потом снова зажмурилась, до слез. И перестала дышать. Да и вообще двигаться, а Кузьма наоборот оттолкнулся от воды и рванул вместе со мной то ли назад, то ли в сторону, то ли вперед — не поймешь!

— Теперь можешь встать.

И он отпустил меня, но не отступил. Я все еще не могла прийти в себя. Нет, не от испуга — он слишком быстро подплыл ко мне, не дав времени испугаться, а от того, как крепко я держалась за его шею. И как не хотела, чтобы он меня отпускал. Да что же это такое…

— Спасибо! — сказала я единственное, что пришло на ум, а он в ответ просто улыбнулся.

— Хорошо, что здесь залив. В открытом море с волнами мне бы страшно было оставить тебя даже на минуту…

Он смеется надо мной или пытается подбодрить? Два в одном, кажется. Но в этот раз мне совершенно не сделалось обидно. У меня не получилось рассердиться, как не получилось отвести взгляда от его мокрого лица с прилизанными морем завитушками, спустившимися почти до самых глаз.

— Ладно, боевое крещение ты прошла. Можно и выходить. Или… — Кузьма прищурился еще сильнее. — Может сплаваем вдвоем до буйков?

Я замотала головой:

— Нет, нет, я не поплыву. Я не умею плавать так далеко.

— Разве это далеко? — Кузьма слишком искренне удивился и неожиданно схватил меня за локоть. — Ну давай, попробуй, я же буду рядом…

— Нет… — едва слышно отказалась я от предложенного заплыва.

И еще хотелось сказать: не отпускай мою руку… Но так нельзя было говорить и так нельзя было дольше стоять — просто так, одним во вселенной, посреди пустого, раскрашенного береговыми огнями, залива…

— Тогда пошли жрать…

Вот так, одним грубым словом легко смыть разлившуюся вокруг нас романтику. Хотя о чем я думаю и что делаю… Ну какая у нас может быть романтика! Между нами не пробежала черная кошка, но и белая пушистая не уселась между нами отдыхать…

А моему телу, в особенности моей голове, нужен был отдых. И чем быстрее, тем лучше, чтобы мысли, одна страшнее другой, не сменялись со скоростью света. Никаких звуков я не издавала. Даже вода плескалась вокруг наших мокрых тел бесшумно. Лишь с террасы ресторана доносилась весёлая музыка, очень напоминающая ритмы юности наших родителей.

Я вышла на берег первой, хотя мне и не хотелось, чтобы Кузьма шел следом и рассматривал меня со спины. Мне вообще не хотелось, чтобы он на меня смотрел и сравнивал со своими девушками, которым, если верить Таське — а чего той врать! — я в подметки не годилась. И вот я уже сверкала пятками, а Кузьма до сих пор оставался в воде, а потом вдруг резво подскочил ко мне и раскрыл ладонь, на которой лежали три крохотных ракушки, витых и без единого скола.

— Из таких делают бусы, — выдал он с дурацкой улыбкой. — Если залив завтра будет ко мне так же благосклонен, как и сегодня, то я насобираю тебе на целую нитку…

— Зачем? — зачем-то спросила я.

— Потому что это прикольно, вот почему! — выдал Кузьма вдруг достаточно грубо. — Потому что никто до меня не нырял для тебя за ракушками, а ты тут нос воротишь!

Мне вдруг сделалось неловко. Вот могла же промолчать, могла!

— У тебя карманы в юбке есть?

Я отрицательно мотнула головой.

— Вот так всегда!

Мы дошли до скамейки, и вытаскивая для меня полотенце из-под груды нашей одежды, Кузьма чуть не сбросил наземь айфон.

— Ты оставил его здесь?! — чуть ли не взвизгнула я от удивления.

— Нет, я должен был с ним плавать! — усмехнулся он, накидывая мне на голову красное полотенце.

Лучше бы оставил его себе. Подошло бы под шорты! Красные! В карман которых он спрятал собранные для бус ракушки.

— Даш, если постоянно думать, что у тебя что-то сопрут, то ведь обязательно сопрут. Так что просто не покупай вещи, которые тебе жалко потерять…

Он уже откинул синим полотенцем волосы со лба и снова стал выглядеть совсем незнакомо. Да и откуда мне его знать… Хотя да, я теперь знаю, что телефоном он не дорожит — купит новый. Что его любимый цвет красный — и шорты, и плавки говорят за себя. Да, он еще терпеть не может машины марки Мерседес-Бенц. И… об остальном я узнаю в ближайшее время. Пренепременно узнаю!

Я нацепила, вслед за Кузьмой, одежду поверх мокрого купальника и пошла следом к лестнице, ведущей на террасу ресторана. Совсем рядом официант — должно быть, наш ровесник — застилал столик белой скатертью. Он вскинул голову, бросил скатерть и подскочил к нам, с ходу поняв, что с нами следует говорить по-английски.

— К нам в мокрой одежде нельзя. Сожалею, — и парень указал на вывеску, гласившую об этом незыблемом правиле.

С нас не текло. Во всяком случае, я не чувствовала холода. Хотя да, на груди Кузьмы футболка пошла темными разводами.

— Мы не мокрые, — нагло заявил Кузьма.

Парень снова виновато улыбнулся.

— Я сам видел, как вы плавали. Сходите домой переодеться. Мы открыты до полуночи. Можете сделать заказ сейчас, я вынесу вам меню…

Ну да, терять клиента ему все же не хотелось.

— Если мы вернёмся домой, то уже не вернемся к вам. Пойдем к вашим соседям, — и Кузьма кивнул в сторону ресторана, находящегося с другой стороны пляжа.

Парень заулыбался совсем, как Пьеро.

— У них мест точно нет. Там на вечер надо бронировать столики с утра.

— А до центра далеко?

— Километр, наверное. Но это напротив гостиницы, там точно не будет мест.

Кузьма снова открыл рот, но парень опередил его:

— Если хотите, закажите по пицце, и мы отдадим ее вам домой на тарелках. Завтра вернёте. Завтраки у нас с восьми утра.

— По рукам.

Кузьма протянул руку, но официант просто махнул в сторону скамейки, на которой мы раздевались.

— Присаживайтесь, я вам сейчас меню принесу. У нас семь пицц на выбор.

Отлично… Этот день и не мог завершиться нормально!

— Даш, вот теперь я точно рад, что рядом нет Таськи! — расхохотался в голос Кузьма, опуская обе тарелки на обеденный стол в доме Дуни. — Потому что она не жрёт пиццы.