Сущем, следующая четверка представляла собой блок о человеке действующем, здесь требовалось создать еще две Стены, а замыкать двенадцатигранную башню будет блок о человеке помышляющем, только таким образом свобода выбора, скованная по кругу, выплеснется наверх, к владельцу, к Создателю. Он повернулся к компаньону, открытые глаза горели абсолютной осмысленностью:

– Следует пресечь нарушение родовой матрицы бесконтрольным смешение пары муж – жена, приводящим к разрыву родовых связей (безотцовщина) или убиению плода (прерывание беременности). Эта стена станет цепляться за почитание родителя.

Конструктор, даром, что Ангел, понимающе улыбнулся:

– Это нетрудно, готово.

– Для бесполого существа ты слишком осведомлен по данному аспекту физических межполовых отношений, – язвительно заметил Архитектор.

– Исключительно из книг, – парировал Конструктор, и оба пернатых существа рассмеялись.

Успокоившись, Архитектор сказал:

– Закончим Блок, – и указал пальцем вниз.

Двое, с черными мешками на головах, под покровом ночи ковырялись возле чужого амбара с явным намерением проникнуть внутрь без оповещения о сим акте хозяина.

– Изъятие чего-либо не своего, по сути, является уменьшением энергии, – монотонно, по-профессорски забубнил Архитектор. – Данной Всевышним душе ровно в том количестве, которое требуется ей для совершения контрактных действий. Строитель башни, вытаскивая из кладки чужой камень, ослабляет ее и перегружает собственную спину, итог всему – работа ближнего сделана впустую, а собственная – отягощена лишним весом. В ячейку, предназначенную для тебя, не всунешь и свое, и чужое.

Имейся в арсенале Ангелов пенсне, Архитектор обязательно таскал бы его на своем носу и в этот момент задумчиво поправил бы стекла. Конструктор, перешедший на свой уровень (этаж) из Воинства Света под началом Гавриила, по старой памяти коротко отрапортовал:

– Блок завершен.

– Прекрасно, – Архитектор потер и без того безупречно чистые ладони о белоснежную грудь. – Начнем, пожалуй, блок о помыслах.

Конструктор с готовностью хлопнул крылом о крыло.

– Стартовая стена удержит помысел, рожденный страхом своего несоответствия перед истиной, в любой форме. Эта негативная энергия будет создавать защитную оболочку, иллюзорную в тонком мире, но вполне действенную на проявленных планах.

– Имеешь в виду свидетельство неистины, частенько используемое человеками, – догадался Конструктор.

Архитектору всегда нравился сообразительный компаньон, но сейчас он поразился скорости восприятия информации Ангелом низшего уровня:

– Да, нельзя сказать: «Я поставил мой камень, теперь твой черед», – не сделав этого, ибо следующему не на что будет укладывать свой. Вся кладка обрушится, и чем чаще будут случаться в ней подобные дыры, читай, звучать ложь, тем быстрее произойдет катастрофа.

– Конец Света, – хмыкнул Конструктор. – Стеночка готова и получилась ничего.

Архитектор расплылся в ангельской улыбке: – Не хочешь спуститься: из тебя получится прекрасный пророк.

Конструктор поморщился:

– А что, есть вакансия?

– Имеется, – подтвердил Архитектор, – и имя неплохое – Моисей.

– Увольте, – коротко отозвался Конструктор.

– Что, климат не подходит? – съязвил Архитектор.

– Век пророка недолог, а судьба незавидна, – со знанием дела сказал Конструктор, приглаживая вставшие дыбом от возбуждения перья на крыльях.

– А как же неоценимый опыт? – не унимался старший товарищ, с ухмылкой поглядывая на компаньона.

– Нет, – сухо подвел итог дискуссии Конструктор, – быть побитым камнями за правду не желаю. Давайте, Мастер, продолжим вверенную нам работу.

– Продолжим, – согласился Архитектор. – Но ты подумай, время еще есть, заодно сам бы и разобрал свои каракули.

Конструктор бросил на компаньона недовольный взгляд.

– Ну, хорошо, – спохватился Архитектор. – Помышление об уже проявленном, сотворенном, обретшим форму и наполненном содержанием есть разрушение собственного творчества, антагонистичная ему мыслеформа, убивающая желание создавать в обмен на страсть обладать, причем чужим. Строитель, поднимающий на плечах свой камень, заглядываясь на выложенный кем-то венец, спотыкается, камень сброшен и расколот, нужно возвращаться за новым, часто на переломанных ногах.

Конструктор (ну что за Ангел) понимающе кивнул:

– Есть.

– Далее, – начал Архитектор, прикрыв веки и обернувшись крылами в белый пушистый кокон.

– Довольно, – прогремел Голос из верхних палат, оба Ангела изумленно уставились на купол Дворца.

– Довольно с них и десяти стен, – повторил Голос.

– Но без двух последних башню не достроить, – взмолился Архитектор.

Вместо ответа Голос произнес:

– Моисей уже на горе, сдайте ему работу.

Конструктор кивнул, сверкнула молния, очертив зигзагообразную линию от рук Ангела до пораженного, бородатого человека, от испуга тут же бухнувшегося на колени.

Архитектор свесился со стены, перед Моисеем лежала плоская, каменная чушка, с нацарапанными символами, всего десять строк. Он повернулся к компаньону:

– Незамысловато.

Конструктор пожал плечами:

– А по-моему, практично и удобно.

– Пусть будет так, – снова загрохотало сверху.

– Ты не ответил про башню, – напомнил свой вопрос Архитектор.

– В их нынешнем измерении башню можно только начать, но не закончить, никак, – Голос легко вибрировал, мягко отражаясь от стен Небесного Дворца. – Две последние Стены они получат после перехода.

– Ясно, – в один голос пробормотали Ангелы.

– Благодарю за работу, – Голос смягчился окончательно, и в нем появились знакомые всем обитателям тонких планов нежнейшие интонации бесконечной любви. – Изумительный проект, но существа шестого измерения вернуться к вашему шедевру, вавилонскому рогу.

Пока оглушенные таким признанием Ангелы приходили в себя, Моисей оправился от вспышки молнии и, взвалив на спину тяжеленную скрижаль, начал спускаться к людям.

Смытые водой строки

Говорят, когда Моисей спустился с горы и предъявил людям Закон Божий, один вечно сомневающийся, увы, история не сохранила его имени, внимательно рассмотрев каменную табличку, язвительно заметил:

– А что же, Бог твой, Моисей, не сподобился расставить слова свои равномерно, внизу полно свободного места.

– Те слова смыло потом моим, – ответил Моисей. – Ибо долог был путь от истины к неверию.

Родители даровали мне имя Фома, прямо скажем, поступок необдуманный и даже фатальный. Едва открыв глаза, я сильно засомневался, а тот ли это Свет Божий, куда мы все так стремимся из блаженного океана Господней любви и принятия друг друга такими, как есть, ибо иначе и не получается, – все как на ладони, от органов до помыслов, в надежде пройти некий, такой нужный нам урок. Он, кстати, успевает обрасти новыми полипами после очередного воплощения (да и кто сказал, что мы поумнеем в следующем), в котором наломали дров, костей и чего-то еще, о чем напрочь забываешь, покидая физический план.

Бедная женщина, с великими тяготами перенесшая все лишения и недомогания, обусловленные моим пребыванием в ней, радостно протянула руки навстречу, но я скривил физиономию так, что мягкие кости черепа приняли грушевидную форму, и завопил на весь мир не о своем прибытии в него, а о страстном нежелании обниматься с кем либо, пусть это даже и моя родная мать. Мужчина, стоявший подле нее, как выяснилось позже, мой отец, покачал головой:

– Сынок, это же мама.

На его бульканье, а именно так слышалась мне отцовская речь, я начал