если не терпению, то вспыхнувшему во мне любопытству. Да и впрямь шарада была завлекающая и таинственная. Все, что я знал и представлял о Духе Святом, укладывалось в зооморфное изображение голубем, а так же в свидетельства о том, что Дух то носится, то нисходит, то воспаряет, пожалуй, все. Не многовато теста для такого пирога, как Завет, да еще и заправленного начинкой личностного восприятия.

Сознание судорожно цеплялось за понятийную часть, а воображение перебирало подходящие формы – все напрасно, голова моя была пуста, как и шатер, в котором я, усевшись на персидский ковер перед книгой, терпеливо и обреченно ждал очередного окна возможностей, чтобы поскорее отхлебнуть из чаши ответ на вопрос, который я не мог сформулировать надлежаще.

Когда же это произошло, жадному взору моему открылись строки, из которых следовало: «Дух Святой есть связь, соединяющая Бога Отца, Единое Первоначало, С Богом Сыном, Частью Единого, это есть клей на длани Творца и маковке Адама, это есть волны меж Силой колеблющей и Силой колеблющейся, это тоннель, в начале которого Ты, в конце – Свет».

«Игра» затягивала все больше, ее путеводная нить с узелками в четверть часа уводила в бездонные глубины чаши книги, с каждым последующим ответом рождался новый вопрос. Я остался еще на пятнадцать минут, не зная, последние ли. В некотором смысле содержание приобретало определенную ментальную форму, которую, приставь нож к горлу, я бы сформулировал так: «Бог триедин, но Богов, в смысле Сил Творящих, два, Отец и Сын, а Дух Святой есть Сила Связующая, Бог иного рода», но разум требовал и визуального осязания, представления образа, и желательно не в виде седовласого старика на облаке, обнимающего одной рукой прекрасного юношу, удерживая другой белоснежную голубку.

Я выждал чуть более положенного, понимая, что уже пора, можно, но рука в задумчивости перебирала страницы, не решаясь, где остановиться. Наконец, указательный палец, вздрогнув, принял решение, и я прочел на развернутом листе: «Каждый оставит собственный след,

Как тот, что родился в яслях,

Если решится ногами идти,

А не на костылях».

Не знаю, что бывает, когда грозовой разряд ослепительной змеей опускается прямехонько на голову одинокого путника, не нашедшего в непогоду какого-либо укрытия в бескрайнем пространстве путешествия, ни деревьев, ни построек, ни ложбин или оврагов, но прочтенные строки осенили мой разум столь ярко, что я огласил шатер, начинавший превращаться для меня в тюремную камеру, воплем освобожденной мысли.

Ну конечно, чтобы закончить аттракцион, нужно сделать последнюю запись самому, как послевкусие, как итог, как выдох перед новым вдохом. Господи, как же просто, где перо, где чернила. Я знал, что напишу в книге, я был уверен в истинности того, что собственноручно волью в чашу, надо было всего лишь пересечь вечность пятнадцати минут, перепрыгнуть из своей Вселенной во Вселенную Бога, дождаться глотка воздуха под километровой толщей воды. И я дождался.

Без суеты, неприемлемой в столь ответственный и торжественный момент, с чувством пребывания одновременно в теле Отца и Сына, я раскрыл книгу. Страница была чиста, как и длинное гусиное перо, лежащее на ней, если бы не капля гранатового цвета на кончике, сразу и не приметишь. Я взял перо и сделал запись в несколько строк, не глядя, не думая, не вспоминая и не придумывая, и, только поставив точку, посмел опустить глаза на сотворенное. Слова были выведены тем самым, витиеватым и размашистым стилем, что и все записи в книге.

Поразительно, но сей примечательный факт нисколько меня не удивил. Книга захлопнулась, из-за полога, заменявшего входную дверь в шатер, потянуло свежим ветром и голосами затихающего праздника. Я, ощущая себя обновленным и наполненным чем-то особенным, подумал: «Прекрасный аттракцион», – и вышел вон.

– Папа, – восторженно закричала маленькая светловолосая девочка, давно тянувшая отца от ларька с жареными каштанами к одинокому красно-желтому шатру, – смотри, Ангел.

– Дядя – шутник, – проворчал недовольно мужчина, – он просто нацепил крылья.

P. S. Если кому-то интересно, что написал я в книге, не поленитесь, зайдите в шатер и прочтите.

У Райских Врат

Открой врата всего лишь раз,

И я войду в одежде яркой.

Врата мои – стесненный лаз.

Не путай с Триумфальной аркой.

Тогда раскрой врата на миг.

Чтобы вползти, сдеру я кожу.

Врата мои не створок сдвиг,

А истины святое ложе.

Но коли я в грехе погряз

И нет мне места в кущах Рая,

Куда идти на этот раз?

Твоей стези я сам не знаю.

У райских врат было пусто, два Ангела-привратника, в чьи высочайшие обязанности входило распахивание изящных, полупрозрачных створок перед достойными, откровенно и довольно давно, даже по меркам этого высокого тонкоматериального слоя, скучали.

Оба имели идеальную модельную внешность, пронзительно синие глаза, длинные выбеленные волосы, ниспадающие на внушительных размеров крылья, канонически расправленные специальными силовыми упражнениями и особыми молитвами, а также благочинные, почти умильные физиономии. Далеко внизу, на тяжелых слоях, души выстраивались в очередь перед вратами Ада, там царило возбужденное напряжение, перешептывание ждущих своей участи, слезы, спазмы страха и волнительная дрожь, в общем, нормальная человеческая «жизнь», поднятая из плотных планов в тонкий мир претендентами-посетителями.

Пара падших ангельских Антиподов, давным-давно со скрипом отворивших тяжелые, чугунные створки адских ворот, более их не закрывали и трудились во всю. Грешников было так много, что бедные привратники Антимира валились с ног, обыскивая, ощупывая, облизывая и покусывая прущих на них плотной толпой душ тех, кто закончил земной путь и теперь искал пристанища здесь, в загробном мире.

Где-то посредине между Раем и Адом располагался Перекресток, среднего уровня вибраций слой, в серых, спокойных тонах, и приглушенным музыкальным сопровождением, а также с возможностью посещения, хоть и кратковременного, родственниками прибывшего.

Хранители поднимали тонкое естество (душу) новопреставленного именно сюда, на развилку двух дорог, одна вверх – другая вниз.

К величайшему изумлению привратников Рая все без исключения выбирали черный тоннель, низвергающий в Ад, что было поразительно, ведь никаких препон для вознесения в Рай, где ждал Отец, не существовало. Разговоры о кармическом грузе, якобы гирями на ногах утягивающем в черные воды Ахерона, являлись неистиной. Да, наработанное за воплощение отягощало, но, взвалив на плечи ношу сию, можно и должно, подниматься к вратам Рая. Одна душа продемонстрировала это человекам прямо там, на Земле. Всяк воплощенный после Иисуса, зная о кресте и Голгофе, напрочь выбрасывал это знание на Перекрестке. Рай, наичудеснейшее место, обитель Отца, наполненная дыханием Его и светом, пустовал, несмотря на отчаянные подсказки Творца детям своим и откровенную шпаргалку в виде Христа.

Ангел, тот,