и шестилетней Элизабет, очаровательным живым ребенком. Дофину больше привлекала эта живая кукла, но тут возмутилась гувернантка высокородных детей. Она во всеуслышание заявила, что Марии-Антуанетте следует уделять больше внимания старшей девочке, «которую природа обделила своими милостями». Дофину лишний раз оскорбило то, что с ней, первой дамой двора, обращаются как с несмышленым дитятей, заставляя выслушивать нотации. Тогда она занялась тем, что стала играть с детьми прислуги, бегая с ними по полу наперегонки на четвереньках и позволяя им делать все что угодно. В результате милые детки пакостили ей туалеты, ломали мебель и рвали обивку на ней, а также переворачивали в покоях принцессы все вверх тормашками. Эти занятия, недостойные дофины, также пришлось прекратить. Что оставалось ей делать? Наслаждаться обществом трех Мадам-вековух. Тем более, что, поступая таким образом, она следовала советам своей благоразумной матери.

«Сии принцессы исполнены добродетелей и талантов, что составляет счастье для вас; уповаю на то, что вы заслужите их дружбу».

Напоминаем, что до женитьбы дофина роль первой дамы исполняла Мадам Аделаида. Естественно, она ревностно относилась к неразумной девочке, занявшей ее место, и вместе с сестрами принялась воспитывать ее по своему образу и подобию. Мадам пытались ограничить ее кругозор мирком старых дев, являвшим собой средоточие дворцовых сплетен и интриг. Похоже, Мария-Антуанетта поначалу сделала попытку не поддаваться этому насилию, за что Мадам Аделаида немедленно окрестила ее презрительным прозвищем «Австриячка», которое впоследствии успешно перекочевало в народ и заменило королеве имя собственное. Мадам с наслаждением принялись обучать ее искусству мелочных дворцовых козней.

Естественно, первой целью стала ненавистная мадам Дюбарри. Напоминаем, что дети короля так и не примирились с существованием маркизы де Помпадур; Людовик же надеялся, что с внуками все будет обстоять по-иному, и во дворце воцарится теплая семейная атмосфера. Так бы оно и было, если бы не упрямство Марии-Антуанетты. Она испытывала в отношении этой дамы не какие-то нравственные предубеждения, но прежде всего холодную надменность как к женщине намного ниже ее по рождению. В Версале женщина ниже рангом не имела права первой заговорить с вышестоящей. Естественно, ни о какой благожелательной атмосфере во дворце не могло быть и речи, если дофина смотрела на фаворитку как на пустое место.

Подстрекаемая тетушками, Мария-Антуанетта постепенно начала накапливать злобу против фаворитки. Во-первых, она, конечно, понимала, что по красоте и роскоши туалетов та явно опережает ее: дофина же должна быть первой и недостижимой. Во-вторых, в конце 1770 года был отправлен в отставку и изгнание первый министр герцог де Шуазёль, причем это было приписано целиком интригам мадам Дюбарри. Мария-Антуанетта твердо усвоила: своим браком она обязана всецело де Шуазёлю и потому почитала его своим благодетелем. Далее, покорный сын своего отца, Людовик-Огюст, чьим любимым занятием была охота, после ежедневного выезда на это утомительное развлечение неизменно участвовал в легком ужине, который устраивала у себя мадам Дюбарри. Жена неоднократно просила его не появляться там, но он просто отмалчивался и продолжал посещать застолья у фаворитки.

Разумеется, дворцовые доброхоты донесли дофине, что графиня Дюбарри весьма посредственного мнения о достоинствах Марии-Антуанетты, да к тому же еще назвала ее «рыженькой». Все это лишь усиливало враждебность дофины, она начала подчеркнуто игнорировать фаворитку, которая в конце концов пожаловалась королю. Для начала Людовик ХV призвал к себе ее статс-даму, мадам де Ноай. Похвалив во вступлении к беседе достоинства дофины, король высказал сожаление, что Мария-Антуанетта проявляет слишком большую живость и мало сдержанности, позволяет себе чересчур свободно говорить о том, что она видит или «считает, что видит», а также указал, что ее «несколько смелые высказывания могут произвести дурные воздействия в семье». Был поднят также вопрос о досадных советах, которыми её снабжают. Мадам де Ноай отказалась говорить об этом «из уважения к источнику, из которого исходят эти советы». Король признал, что ему хорошо известен этот источник, и «сие ему не нравится».

История попыток примирить фаворитку и дофину длинна и нынешнему читателю кажется выеденной из яйца, но таковыми, по своей сущности, и были по большей части все придворные интриги. Однако здесь еще была косвенно задета и прочность союза между двумя государствами. Мария-Терезия переполошилась, ибо считала, что мадам Дюбарри имеет такое же воздействие на короля, как и мадам де Помпадур. Императрица поняла, откуда исходит зло, и не пощадила тетушек:

«Я их уважаю, я их люблю, но они никогда не умели заставить ни любить себя, ни уважать ни своей семьей, ни обществом, и вы хотите следовать тем же путем… Вы не должны ни считать, ни смотреть на мадам Дюбарри иным образом, нежели как на даму, допущенную ко двору и в общество короля. Вы являете собой его первую подданную, вы обязаны выказывать послушание и подчинение ему; вы должны быть примером для двора, для придворных, что волю вашего повелителя надобно исполнять».

Разумеется, был подключен посол, граф де Мерси, но Мария-Антуанетта упиралась до последнего, ибо считала обращение к фаворитке с несколькими словами признанием своей капитуляции. В конце концов 1 января 1772 года, проходя мимо вереницы дам, дофина остановилась перед мадам Дюбарри и равнодушно произнесла

— Сегодня много людей в Версале, — этого было достаточно, чтобы существование мадам Дюбарри было полностью признано. Король был настолько растроган, что соизволил более чем обычно проявить к дофине свою нежность. Мария-Антуанетта же заявила графу де Мерси недовольным голосом:

— Я последовала вашим советам, вот месье дофин, который засвидетельствует мое поведение. Я заговорила с ней один раз, но на сем решила остановиться, и сия женщина более не услышит моего голоса.

Фаворитка не прекратила дальнейших попыток сблизиться с дофиной, в частности, пыталась соблазнить ее дорогими серьгами из 4 бриллиантов невиданной красоты, оцененными в 700 тысяч ливров. Граф де Ноай показал эти серьги Марии-Антуанетте и сообщил ей, что, если она хочет заполучить их, то будет найдено средство сделать их подарком со стороны короля. Но дофина просто ответила, что у нее достаточно бриллиантов, и она не собирается увеличивать их число.

Сближение с деверями и невестками

Тем временем ситуация в Версале существенно изменилась. Мария-Антуанетта всегда с удовольствием общалась с братьями дофина, но постепенно