Через полчаса в дверь ее спальни постучали. С тяжелым сердцем она открыла дверь. Одного взгляда на Никоса было достаточно, чтобы ее сердце испуганно сжалось.

Никос выгнул бровь.

– Вы ужасно выглядите, – сказал он.

Никос был одет в черное и выглядел одновременно угрожающе и сексуально. Джорджии это не нравилось.

– Спасибо.

– Вы плачете, – заметил он.

Она медленно оглядела его с головы до ног:

– Почему вы все время носите черную одежду? Вы бунтарь или изгой?

Он проигнорировал ее замечание:

– Вы не ужинали.

– Я не голодна.

– Но ребенок, возможно, проголодался.

– Нет. С ребенком все в порядке.

Никос стиснул зубы:

– Не делайте этого.

Джорджия подняла подбородок:

– Я ничего не делаю. Я пытаюсь выжить здесь, Никос. Это не так просто. С вами нелегко.

– Я никогда не говорил, что со мной легко.

– Спасибо. Это очень полезная информация.

Никос взял поднос и поставил его на стол:

– Ешьте! – Он указал ей на стул.

Джорджия осталась стоять у двери. Ее сердце бешено колотилось.

– Я не голодна. Я не смогу проглотить ни кусочка.

Он поджал губы:

– Я не прошу вас. Я приказываю вам, Джорджия.

– Это вам не поможет!

– А что тогда мне поможет?

– Не знаю. Но чем сильнее вы будете давить на меня, тем сильнее я разозлюсь.

– Не согласен. – Никос притянул ее к себе, и она вздрогнула, прижавшись к его мускулистому телу. – Прекрати со мной воевать, дорогуша, – прохрипел он и страстно поцеловал в губы.

Это был поцелуй-наказание, показывающий Джорджии, кто хозяин положения.

Поднявшись на цыпочки, она обняла его руками за шею и запустила пальцы в густые длинные волосы, размыкая губы, приветствуя его поцелуй.

Шире расставив ноги, Никос прижал Джорджию к себе еще крепче, и она почувствовала, насколько он возбужден. Он посасывал кончик ее языка, и она прильнула к нему, словно желая стать с ним одним целым.

– Это безумие, – пробормотал Никос, коснувшись рукой ее груди, а потом зажал пальцами ее напряженный сосок.

Джорджия испытала такое удовольствие, что у нее задрожали ноги. Никос продолжал ласкать ее сосок. Она никогда не чувствовала ничего подобного, не ощущала таких головокружительных эмоций.

Он поглаживал ее талию, потом запустил пальцы в ее пижамные штаны. Джорджия закрыла глаза, когда он провел рукой по ее животу, затем его пальцы опустились ниже. Он ласкал ее бедра и ягодицы, и его прикосновения сводили ее с ума.

Никос прикасался к ней неторопливо, словно наслаждался ее реакцией. Он стал ласкать ее между ног, и она, задрожав, буквально повисла на нем, чтобы удержаться на ногах. Из ее головы вылетели все мысли.

– Ты такая отзывчивая, – прорычал Никос, покусывая ее шею, а потом стал покрывать ее поцелуями.

Он ласкал ее, пока Джорджия не впилась ногтями в его грудь, сметенная волной наслаждения.

– Никос, – хрипло вздохнула она.

Она страстно прильнула к нему, обняв руками его лицо, и поцеловала так, словно это был последний поцелуй в ее жизни. Медленно отстранившись, Джорджия посмотрела на него. Ее сердце учащенно колотилось, а тело казалось восхитительно слабым.

Никос загадочно и решительно смотрел на нее в мягком освещении спальни.

– Скажи, – выдавил он и поправил ее пижаму.

Джорджия слегка нахмурилась, пытаясь выяснить, чего он от нее хочет. Выражение его лица было непроницаемым.

– Что мне сказать? – прошептала она.

– Как я тебе противен. Как я тебя заставил…

– Ты меня не заставлял. И ты мне не противен. – Она протянула руку, чтобы положить ее на его грудь, но Никос жестом запретил ей к нему прикасаться.

Хмыкнув, он вышел, хлопнув дверью.

Никос избегал ее следующие два дня.

Джорджия убеждала себя, что ей не стоит удивляться этому. Она не знала, почему ему так трудно дается близость, но, очевидно, на то была причина. Он жил на острове посреди океана, отказываясь посещать материковую Грецию даже ради визита к врачу.

Она нашла Никоса на вершине горы. Он бегал. Он не сразу увидел ее, и Джорджия некоторое время наблюдала за ним. Ее сердце разрывалось. Он был беспощаден к себе. Его страдания сбивали ее с толку.

Что произошло? И почему? Очевидно, он винит себя.

Увидев Джорджию, Никос резко остановился и снял наушники. Она услышала громкую, ритмичную рок-музыку.

Он вспотел. Его загорелые щеки слегка раскраснелись. Он посмотрел мимо нее, а затем ей в глаза:

– Как ты сюда попала?

– Я гуляла.

– Здесь длинный и крутой подъем.

– Я поднималась не торопясь. – Джорджия скрестила на груди руки, закрываясь от прохладного ветра.

В его взгляде не было ни света, ни тепла. Джорджия вспомнила день своего приезда на остров. Тогда Никос Панос показался ей хладнокровным, авторитарным и слегка враждебным.

Чтобы не расплакаться, она заставила себя улыбнуться:

– Я беспокоюсь о тебе, Никос.

– Тебе незачем обо мне беспокоиться, – сказал он. – Я не твоя забота.

– Вчера ночью мне приснился еще более страшный кошмар.

Резко подняв голову, Никос пристально взглянул на нее:

– Я был частью этого кошмара?

– Прошлой ночью да.

– Что я сделал?

У нее сдавило грудь, ей стало тяжело дышать.

– Ничего. – Он действительно не понимает или только делает вид? – Ты ничего не сделал, и в этом проблема. Ребенок плакал и плакал, а ты отказывался брать его на руки, а меня не было рядом, чтобы его успокоить…

– Значит, тебе приснился кошмар обо мне и моем сыне? – переспросил Никос.

Ее сердце болезненно сжалось.

– Я волнуюсь о тебе и о том, как все будет после того, как я уеду. Ты не можешь убегать от очевидного, Никос. Ты должен…

– Избавь меня от нотаций, женщина.

Джорджия шумно выдохнула. Никос определенно вел себя как средневековый мужлан. Он сердито смотрел на нее, стараясь запугать, но она не имела права сдаваться. Она должна настоять на своем не ради него, а ради ребенка.

– Я беспокоюсь. Меня волнует то, что я вижу. Иногда ты заботливый и внимательный, но временами, вот как сейчас, ты хладнокровный и отчужденный, и это пугает. Никос, я рисовала для ребенка совсем иную жизнь. – Джорджия видела, как он мрачнеет и поджимает губы. – Ты будешь отцом-одиночкой. Ты затворник. Ребенку будет здесь очень одиноко. Мне тревожно…