«Если Андрей не вытащит меня отсюда, то случится непоправимое, — размышлял Туманов, пользуясь последними минутами покоя перед подъемом. — Сколько еще ночей я смогу провести без сна? Одну? Две? Черт, как же быть? В один прекрасный момент я просто отрублюсь и уже не проснусь. Успеет ли Андрей? Встретился ли он с Соболевым?»

Эти и другие мысли не давали Туманову покоя до полудня, когда его не просто вызвали, а повезли на допрос — на сей раз Перепелицын решил принять его в собственном кабинете.

— Плохо выглядите, Вадим Петрович, — сказал он, присмотревшись.

— Не на курорте, — пожал плечами Туманов. — Вы, кстати, тоже осунулись. Забот много?

Подспудно он надеялся услышать какой-то намек, что главный прокурор уже проявил интерес к делу об убийстве Никольникова, но просчитался. Перепелицыну определенно не понравился панибратский тон подследственного.

— Забота у меня одна, — отчеканил он, бесцельно перекладывая предметы на письменном столе. — Изолировать общество от преступных элементов. Главным образом, от убийц. Поэтому выход у вас один. Дать признательные показания и чистосердечно раскаяться.

— Мне не в чем признаваться и раскаиваться.

— Тем хуже для вас. Мы теперь не скоро встретимся. Не желаете сотрудничать со следствием, что ж, ваше право. Но потом не кусайте локти. Поезд уйдет, не догонишь. Итак, будете продолжать запираться? Отправить вас в камеру? Там у вас какие-то осложнения, если не ошибаюсь?

Провокационный вопрос чуть не вывел Туманова из себя. Сказались порядком измотанные нервы и бессонная ночь. Он прикусил язык, с которого была готова сорваться какая-нибудь пошлость, и вцепился в бортики стула до боли в кончиках пальцев. Перевел дыхание, сосчитал в уме до десяти и сказал:

— Я хочу написать заявление.

— Какое? — насторожился Перепелицын. — О чем?

— За два дня до убийства к нам приходили двое, — сухо пояснил Туманов. — Якобы для проверки водопроводных счетчиков. Но их самих необходимо проверить. Я настаиваю.

— Обоснуйте ваше требование.

— Они несколько минут находились в кухне без присмотра. Отвертку попросили. Пока я искал, один из них мог запросто похитить нож, которым зарезали Никольникова.

Перепелицын пренебрежительно махнул рукой.

— Это все ваши фантазии.

— Нет, не фантазии, — возразил Туманов, стараясь держать себя в руках. — Проверьте, действительно ли эти люди были сотрудниками «Водоканала». Лично я в этом очень сомневаюсь, поскольку дело происходило в выходной.

— Обычная практика. В будние дни никого дома нет.

— И все же я настаиваю на проверке.

— Хорошо, — кивнул Перепелицын. — Проверим.

— Давайте оформим это официально, — не унимался Туманов.

— То есть?

— Я напишу заявление, а вы приобщите его к делу.

— Так не делается. — Следователь пренебрежительно усмехнулся.

— А как делается?

— Это мог бы быть обычный протокол. Допустим, я спрашиваю: как вы можете объяснить то обстоятельство, что гражданина Никольникова убили вашим ножом. Ну а вы отвечаете.

— Так задайте мне этот вопрос, — оживился Туманов.

— Мы с вами уже дважды обсуждали эту тему, — возразил Перепелицын. — Не вижу смысла затрагивать ее в третий раз.

— Вот вы, значит, как?

Следовательский взгляд был скучен, хотя губы выражали определенное довольство — и ситуацией, и своим начальственным положением, и жизнью в целом.

Существует такая категория людей — и их значительно больше, чем нам всем того хотелось бы, — которые обожают самоутверждаться за счет других. Они всегда рады возможности унизить другого. Весь бюрократический аппарат любого государства наполнен ими. Там, где нет возможности приструнить их и призвать к порядку, они упиваются своей властью, прикрываясь буквой закона. Следователь Перепелицын относился именно к этой подлой категории людей. Но его поведение объяснялось не только этим. Он еще и выполнял чей-то заказ. Чей? Туманов намеревался выяснить это. Если только доживет.

— Вадим Петрович, — заговорил Перепелицын с притворной мягкостью, — давайте не будем осложнять ваше положение. Зачем приплетать сюда каких-то водопроводчиков, намереваясь направить следствие по ложному пути…

— В том-то и дело, что они не водопроводчики! — воскликнул Туманов. — И я настаиваю на том, чтобы мои показания были занесены в протокол.

— Нужно будет устроить вам психиатрическую экспертизу, — озабоченно произнес Перепелицын, сдерживая усмешку. — Знаете, кому обычно мерещатся козни и заговоры? Нездоровым людям… Людям, страдающим манией преследования. Кстати, убийцы любят косить под сумасшедших. Это ведь как раз такой случай, верно?

«Я сейчас наброшусь на него с кулаками, — с ужасом подумал Туманов. — Он провоцирует меня, нарочно выводит из себя… Спокойно, Вадик, спокойно».

— Итак, вы отказываетесь проверить мою версию? — спросил он, уставившись на стол перед собой.

— Это не версия, — поморщился Перепелицын. — Это попытка затянуть следствие. Номер не пройдет.

— В таком случае устройте мне очную ставку с Рогожкиным, — глухо произнес Туманов. — Хотя бы это вы можете сделать?

— Нет, — был ответ.

— Почему?

— Рогожкин Олег Дмитриевич покончил жизнь самоубийством, — сказал Перепелицын. — Повесился вчера днем. Так бывает. Человека нет, а показания остались. И изменить это невозможно. Что написано пером, не вырубишь топором.

Туманов чуть не застонал от чувства собственного бессилия. Он услышал, как скрипят его зубы и заставил себя разжать челюсти.

— Вам плохо? — участливо осведомился Перепелицын. — Дать воды?

— Не надо.

— В таком случае вас сейчас уведут. Встретимся перед судом, Вадим Петрович, чтобы закончить кое-какие формальности.

Туманов встал, ожидая, когда в кабинет будет приглашен конвоир. Однако Перепелицын почему-то медлил, принявшись что-то искать в своем столе.

— Послушайте… — Он выдвинул ящик, порылся, задвинул, потянул на себя другой. — У вас ведь есть взрослый сын, верно? Вы не просили его наведаться к Рогожкину? — Тон следователя был слишком равнодушным, чтобы принять его за чистую монету. — Ну, задать вопросы, убедить изменить показания…

Перепелицын задвинул ящик и медленно поднял голову. Самих глаз не было видно. Только сверкающие стеклышки очков.

— Нет, — ответил Туманов. — Я просил Андрея вообще не вмешиваться.

— И правильно. — Следователь кивнул. — Пусть ваш сын держится подальше от этого дела, так ему и передайте. — Он повысил голос. — Конвой! Уведите подследственного.

Разговор закончился. Машинально заложив руки за спину, Туманов шагнул к двери. На душе скребли не кошки. Нет, не кошки. Голодные тигры, может быть, в компании со львами.