же - керосиновая лампа с закоптелым стеклом. Грязь невообразимая, часто на одной кровати спала вся семья.

Неподалеку, если выйти на Забалканский проспект и пройти вперед, находилось Горячее поле. Народ дал ему это название. Горячее, потому что зимой в норах, в ямах с отбросами сохраняется тепло. Горячее еще и потому, что в этих норах ночуют бездомные питерские бродяги, беспризорные дети, собираются воры, делят и пропивают награбленное. Горячее поле - республика отчаяния. Городовой не ступит на поле ногой. Когда устраивали облавы, в руки полиции попадал десяток нищих старух, их тут же отпускали, и они ползли, ковыляли и падали от голода и холода. Днем маленькие дети бегали по чахлой траве, среди кустов крапивы. Дети постарше собирали старую резину, кости, бутылки для тряпичников, ходивших по дворам с .мешком за плечами. Ворье играло в «очко», «железку», «буру», шулеры искали простачка, желающего испытать счастье в карточной игре. Бродили по полю пьяные проститутки.

На Забалканском, возле Горячего поля, помещалась «казенка». За металлической решеткой с маленькими окошечками - лишь бы пролезала бутылка да монеты - шла торговля казенным товаром, водкой. На тротуаре сидели в толстых широких юбках торговки горячей картошкой, морожеными яблоками. Поднявшись с завернутой в тряпье кастрюли, они открывали крышку и выдавали желающему пару горячих картошек и щепотку соли. Получив свой медяк, торопились сесть, чтобы не пропадало тепло.

В субботу и воскресенье Смоленская улица, обычно пустая, оживала. Звучала гармонь, балалайка, шарманка. Шарманка, обклеенная бархатными полосками, стояла на деревянной ноге, как старый инвалид. На шарманку устанавливался ящик с бумажным счастьем в самодельных конвертах. Из клетки извлекался траченный временем попугай. После долгих просьб и понуканий продавца «счастливой жизни» он вытаскивал за копейку сероватый конверт со «счастьем».

Шарманщик крутил ручку, бросив свою шапку в грязь двора или улицы. Мотив брал за душу, хотя был всем давно известен. Из окон бросали медяки, завернутые в бумажки. Потом Саве уедет со Смоленской,, но «шанхай» запомнит навсегда, и звук шарманки, и «счастье», которое вытянул ему попугай: «Вас любит одна особа, имя ее вам знакомо».

Да, много сменилось адресов, был уже и адрес в «Крестах», а семья еще долго не отпускала Александра. Вдруг ощущал себя маленьким мальчиком, который сейчас получит нагоняй от старших. Кому рвать со своим классом, кому со своим кланом - ох, не простое дело! Чего стоили хотя бы отношения с дядей Христофором.

Дядюшка, сирелис[2], личность. Либерал в классическом смысле слова, виднейший деятель кадетской партии на Кавказе, большой барин и любимец женщин. Всегда в центре внимания. Однако Александр давно уже заподозрил, что дядя, при всем своем блеске, отстает от века, но отдавал должное его талантам, находя, что слава его заслуженна, и прощая ему некоторую ретроградность. Как часто повторяли в семье: порядочнее Христофора нет никого на всем Кавказе.

Из архива Е. А. Вермишевой.

Отец - Леве. 18 марта 1910 года.

«Дорогой мой Левмун!.. Дело в том, что все люди тщеславны, а Вермишевы в особенности. Жажда к славе у Вермитпевых почти болезненная, и они готовы на всякие жертвы, лишь бы о них говорили. Так например: Ваня сочиняет книги и пишет драмы. Христофор издает газету «Баку» и много писал до этого, был городским головой. Саша тоже пишет, Нина сочиняет и переводит стихи. Папа тоже не без греха по части литературы и пр. Словом, у всех стремление удивить мир. У тебя тоже, я заметил, желание прославиться. Ты написал комедию, писал стихи, рисуешь карикатуры. Но, чтобы завоевать славу, нужно уметь трудиться. Вот почему из всех Вермишевых наибольшую славу завоевал дядя Христофор: он самый трудоспособный между нами. Без способностей к упорному труду не может быть настоящей славы. И жажда к славе причинит много страданий, если человек с детства не приучит себя к труду. Поэтому, если ты хочешь, чтобы в будущем твое самолюбие не страдало, приучайся к труду и к работе. Христофор уже в твои годы был трудоспособным мальчиком. Это свойство или способность к работе тем еще ценно, что даже при отсутствии большого таланта человек находит большое утешение в приобретенных им знаниях...»

Да, Христофор молодец; в 1909 году, когда Александру грозила тюрьма, он сделал все, чтоб выручить. Договорился о защите с Дубосарским, который был видным адвокатом и баллотировался в Петербургскую городскую думу от партии кадетов. Александр был благодарен ему и дядюшке за участие, но это совсем не означало, что он принял их взгляды. Он видел и по дядюшке, и по Дубосарскому, что кадетская партия вполне буржуазна. Отсюда - взаимные обиды, ссоры.

Одна из последних - уже в одиннадцатом году, когда Александр вышел из тюрьмы, получил в Юрьеве диплом и находился в отчаянном положении, без квартиры и без работы.

Результатом ссоры был даже некий документ, «соглашение» между племянником и дядей, предложенное и написанное Христофором:

«Принимая во внимание всю разницу наших взглядов ва многие вопросы морали и жизни, разницу неустранимую, мы, нижеподписавшиеся, дали друг другу подписку в обязательство того, что если когда-нибудь наши дороги в каком-нибудь деле скрестятся, то мы должны уступить эту дорогу один другому, смотря по тому, кто имеет на нее больше прав по времени ее занятия, не вступая друг с ДРУГОМ в спор, пререкания и борьбу».

Александр начертал внизу: «Обязательство сие на себя принимаю» - и поставил подпись.

Поставил подпись, а сам подумал: какое, к черту, обязательство! Какая дорога, которую они якобы должны уступить один другому! Какие права! Нет таких дорог, нет таких прав! Они совершенно разные люди, у них нет и не может быть точек пересечения.

Когда он окончил университет и все-таки получил диплом, дядюшка хотел, чтобы племянник пошел по его стезе. Александр начал работать у Дубосарского, мысль о том, что он будет защищать сирых и убогих, его грела. Он хотел думать, что в своем адвокатском звании уменьшит мировое зло. Вот романтизм!

Любимой сестре Женичке исповедовался: ;

- В адвокатуре иногда переживаешь очень красивые минуты. Недавно я защищал одного юношу, обвинявшегося в убийстве. Я убежден был, что тут ошибка, выступал его защитником, и его оправдали. Присяжные заседатели потом говорили мне, что ради меня лишь оправдали, потому что «уж очень горячо верил в его невиновность». Прокурор обжаловал решение суда в сенате, но ничего из его жалобы не вышло, и я остался победителем. Эти переживания очень приятные, но... после чувствуешь себя изломанным, разбитым... Все же я уголовные дела люблю больше-, чем гражданские. В последних много дрязг