Спасение пришло неожиданно. За его спиной раздался резкий повелительный окрик проснувшегося колдуна, услышав который злодей внезапно застыл, словно парализованный. Он виновато присел и развёл длинные руки с острыми когтями, словно хищный зверь, получивший команду укротителя. Затем с поразительной быстротой, на четырёх лапах эта тварь бросилась наутёк. Через мгновение её и след простыл.

Колдун помог, шатающемуся от пережитого ужаса Уильяму добраться до палатки, дал выпить какого-то отвара и уже до самого рассвета оставался рядом…

Новая гибель соотечественников послужила сигналом для мятежа. Первыми взбунтовались солдаты охранной команды, требуя чтобы их немедленно увели из этого проклятого места, пока пробудившийся из гробницы Ка не растерзали всех. Солдат тут же поддержали рабочие, также угрожая немедленно покинуть раскопки. Даже английский лейтенант предпочёл не становиться на пути у собственных разгневанных подчинённых, чтобы те не подняли его на штыки. Офицер, несмотря на свою молодость и всего год службы в этих краях, уже достаточно хорошо успел узнать местные нравы. Египтяне только с виду казались благодушными и покладистыми. Поэтому лейтенант благоразумно отошёл в сторону. Так же повели себя два его непальских сержанта-гурка. Не смотря на репутацию «отрезателей голов» и страшные кривые кинжалы, непальцы совершенно спокойно наблюдали со стороны, как толпа разгневанных арабов мечется по лагерю в поисках виновных. В конце концов взбунтовавшиеся приняли на стихийном митинге решение: забрать из кассы экспедиции своё месячное жалование, разграбить принадлежавшее им теперь по праву силы хранилище сокровищ из гробницы, продуктовый склад и всем дружно уходить.

Руководство экспедиции, не собиралось без боя уступать бунтовщикам деньги и продукты, а главное – бесценные находки. В воздухе запахло порохом.

Большинство, присутствующих в лагере журналистов и чиновников благоразумно предпочли соблюдать нейтралитет. Мало кто из иностранцев и представителей власти желал нынче попасться под горячую руку взбунтовавшемуся сброду. Все трусливо сидели по своим палаткам, готовые по первому требованию выдать мятежникам все имеющиеся у них ценности.

К этому времени Уильям уже немного пришёл в себя после ночного кошмара. Без колебаний он принял решение идти сейчас в самое опасное в лагере место – к палатке руководителей экспедиции. Француз принялся отговаривать товарища от столь неосмотрительного поступка, ведь это означало почти верную смерть. Сам он уже нашёл выход из сложившейся ситуации. В предшествующие дни предусмотрительный Жан где-то раздобыл зелёное знамя и теперь поспешил вывесить его у входа в палатку. Отныне каждый правоверный мусульманин знал, что в данной палатке проживает если и не его брат по вере, то уж точно сочувствующий.

Бартону такая гибкость претила. Он предпочитал быть убитым, чем глядеть со сторон, как озверевшая толпа расправится с ни в чём перед ней не повинными археологами.

Когда он появился у палатки руководителей экспедиции с горящими отвагой глазами и с маузером в руке, вокруг штабного «квартала» уже вовсю возводилась импровизированная баррикада из мешков с песком. В близлежащих раскопах готовились к бою полтора десятка смельчаков из числа профессуры и их слуг.

Уильяму было чертовски приятно перехватить благодарный взгляд, которым его одарила дочь лорда Карнарвона. Эвелин не собиралась скрываться в капонире, приготовленном для перепуганных людишек, которые просто в силу своего характера не способны были в трудный час взять в руки оружие. Эвелин заняла место возле пулемёта системы «Максим».

Бартон с тяжёлым сердцем подумал, что двух имеющихся пулемётов вряд ли надолго хватит в таком пекле. Скорее всего, через пятнадцать минут энергичной стрельбы их заклинит от перегрева. А до воды – не одна сотня метров, и для того, чтобы «максимы могли «пить» вдоволь и бесперебойно стрелять, бегать туда и обратно с канистрами в обеих руках придётся постоянно. Откуда он это знал? Просто Уильям вырос в семье кадрового военного.

В это время к отважному журналисту подошли лорд Карнарвон и главный археолог. Они от души по очереди пожали ему руку. Как никак, но Бартон оказался здесь единственным представителем многочисленной прессы, находящейся в лагере.

Как не желал этого Бартон, но до боевого столкновения дело так и не дошло. Вскоре Говард Картер, при посредничестве хорошо знакомого ему лично бригадира рабочих, вступил с бунтовщиками в переговоры. В итоге было достигнуто мировое соглашение, по которому рабочие оставались в лагере за тройное жалование, а солдаты отпускались в свои казармы с солидными премиальными. Кроме того, руководство экспедиции выделяло средства на приглашение целой команды колдунов и заклинателей мумий. А до их прибытия все работы прекращались.

Бартон опять почувствовал себя обманутым судьбой: его искренняя жажда подвигов снова осталась неудовлетворённой. Но с другой стороны, в этом не было его вины, и даже сам горделивый лорд Карнарвон теперь здоровался с Уильямом за руку.

Сразу после мятежа Бартон описал ещё клокочущие в нём впечатления в следующей дневниковой заметке:

«Пока даже не вериться, что всё это действительно произошло со мной.

А ведь всё начиналось как плохая оперетка, от которой дурно пахнет откровенной безвкусицей. Особенно неудачно выписанным поначалу мне показался персонаж бесноватого колдуна, который, едва увидев меня, выдрал мне клок волос и стал требовать мои глаза. Правда, вскоре выяснилось, что, к счастью, ему понадобились вовсе не мои глазные яблоки, а новенькие солнцезащитные очки, которые я купил в Шербуре. Естественно, что жадный до сувениров старикашка показался мне до крайности отвратительным.

А потом я столкнулся нос к носу с существом, о котором даже сейчас, когда всё уже осталось позади, опасаюсь заявлять что-либо определённое. Признаюсь только, что от крайнего ужаса мой разум настолько помутился, что в самый ответственный момент, когда речь шла о собственном спасении, я забыл перевести свою последнюю надежду – маузер – с предохранителя в боевое положение готовности к стрельбе. Мне стыдно в этом признаться даже самому себе, но я действительно забыл взвести курок пистолета и использовал совершенный механизм убийства, как обычный камень, метнув его в неприятеля. Утешаюсь только тем, что после пережитого кошмара всё же сумел сохранить непомутнённым собственный разум. Должен также признаться, что был не прав относительно колдуна – только ему я обязан спасением своей жизни.

Утром после ночного происшествия взбунтовались египетские рабочие и солдаты. На этот раз я был твёрдо намерен доказать себе, что способен вести себя с неприятелем достойно и с подобающим джентльмену хладнокровием. Но мой героизм ограничился лишь тем, что я был среди тех не многих, кто готовился дать отпор многократно превосходящему по численности противнику и, если потребуется, умереть. Впрочем, уже одного этого оказалось достаточно, чтобы некоторые уважаемые мною господа и леди дали моему поведению самую лестную оценку.

Несколько часов назад у меня состоялся разговор с Эвелин Герберт – дочерью лорда Карнарвона. Она пришла поблагодарить меня за мою готовность разделить судьбу отца и тех немногих, кто был рядом с ним в трудную минуту. Правда, в моё ночное столкновение с потусторонним «нечто» Эвелин не слишком поверила. Она, как и её отец (и, видимо, остальные авторитетные археологи), уверены, что я видел одного из местных бандитов, которые делают всё возможное, чтобы запугать тёмных рабочих и солдат и таким образом получить возможность добраться до найденных сокровищ Тутанхамона. Что ж, вполне возможно, что она права.